Отстойник - Дикий Носок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ведьма.
Ганна третий день изнывала от беспокойства. Её ненаглядное и неприступное, будто отвесная скала, сокровище исчезло. Исчезло бесследно и необъяснимо. Никодим Савватеевич, почесывая необъятное брюхо, лишь досадливо отмахивался от вопросов докучливой бабы, сколько Ганна не наседала. Вместо сурового Мбонго теперь у него на посылках подвизался Вовчик – существо сильно пьющее, много болтающее и вихляющее по жизни, словно флюгер на ветру. Обзаведясь новой должностью, Вовчик заимел в придачу ничем не оправданный покровительственный тон и развязность. И, вот уж наглость, посмел даже попытаться не допустить Ганну с вопросами к купчине. С холуём баба разобралась по-свойски: наступила на ногу, одновременно толкнув круглыми мячиками увесистых грудей, отчего раззявивший рот Вовчик сел на свою тощую, костлявую задницу и не смел уже путаться у нее под ногами.
Однако, сколько не бегала Ганна за Никодимом, вынюхать да выспросить ничего не сумела. Суматошной бабе ничего не оставалось, как набраться терпения и выжидать, не спуская глаз с жилища старого паука. На отиравшегося поблизости алкаша Ганна и внимания не обращала. А зря. Как ни никчемен был Вовчик, именно он знал то, что её так интересовало. Ревнивица не сомкнула глаз даже тогда, когда весь поселок угомонился: почесался, позевал, попердел, поворочался и затих, посапывая на все лады. И терпение хохлушки, наконец, было вознаграждено.
Никодим Савватеевич высунул из контейнера мясистый нос, настороженно обозрел окрестности и, видимо вполне удовлетворенный увиденным, просочился в приоткрытую дверь. Крадучись, он прошмыгнул мимо разномастных жилищ и торопливо пошагал прочь. За плечами у купчины болтался внушительных размеров мешок. Обмеревшая поначалу у окошка Ганна украдкой последовала за ним, порой опускаясь на четвереньки и выглядывая из травы, как охотящаяся лисица. И если Ганну вела по следу ревность, то Дона Хосе Фернандо Хименеса – одержимость.
У каждого человека одержимость своя. По большей части безвредная, вроде обожания до дрожи в коленках какого-нибудь красавчика-актера или коллекционирования экзотических кактусов, причиняющая вред душевному спокойствию и кошельку лишь самого несчастного. Но бывает и одержимость совсем иного, страшного свойства – религиозный фанатизм: бескомпромиссный, безапелляционный, не терпящий даже тени сомнений и колебаний.
Дело было в том, что с некоторых пор Дон Хименес потерял покой. Червь сомнения грыз его безгрешную душу днем и ночью, как волкодав гложет кость. И этой ночью он снова не давал ему уснуть. Поэтому, став невольным наблюдателем маневров Никодима Савватеевича и одной из блудниц, падре понял, что происходит нечто важное, таинственное и явно непредназначенное для чужих глаз. А значит, он непременно должен выяснить что. Падшая женщина, выпятив зад, мелкими перебежками двигалась впереди, то и дело приседая в траве и вытягивая голову, будто птица, сидящая на гнезде. Дон Хименес шел за ней, почти не таясь. Ганна была полностью поглощена преследованием и ничего вокруг, кроме своей цели, не замечала. Падре был поглощен своими невеселыми мыслями.
Невозможно молиться истовее, чем молится он. Невозможно сделать для томящихся здесь грешников больше, чем делает он. Так почему же все они еще здесь? Если и были на нем какие-то прегрешения, то столь незначительные, что падре о них и не помнил. Крамольные мысли ядом вползали в его голову, как ни гнал их Дон Хименес. Но самым страшным было то, что отблески этих мыслей он видел в глазах своих последователей. Лишь мелкие искорки, но на благодатной почве они окрепнут и разгорятся, уводя людей по пути греха и сомнения.
Почему же? Почему? Возможно, Бог хочет от него чего-то большего? Требует иного служения? Как понять, какого именно? Быть может, Господь хочет искоренения грехов, расплодившихся здесь: стяжательства, блуда, сводничества, пьянства? Ведь он видел их изначально и ничего не сделал, не попытался спасти души, погрязшие во грехе. По силам ли ему одному такая задача?
Между тем, Ганна вильнула задом и снова припала к земле. Бесстыжая баба – живет своим блудом, словно сыр в масле катается, о спасении души и не помышляет, да еще и на презренного мавра заглядывается без малейшего стеснения, будто кошка на кувшин со сливками.
Никодим Савватеевич шел долго. Взмок и утомился с непривычки, неся свои телеса в такую даль. Однако ж, овчинка стоила выделки. Эдакое сокровище попадает в руки один раз в жизни. Главное – сохранить его в тайне (особливо от китайцев), да грамотно им распорядиться. И тогда уж он заживет, развернется во всю мощь! Эх! Только мысль о будущем благополучии и гнала купчину вперед, заставляя переставлять отекшие ноги. К концу своего пути он напоминал портового грузчика в разгар рабочего дня: красный, потный, сопящий от натуги, с прилипшими к голове мокрыми волосами, осоловело уставившийся в одну точку. Никодим тяжело осел на землю, да и повалился на спину, отдыхая. «Вот уж нехристь африканская. Никакого почтения,» – неприязненно подумал он, глядя на невозмутимо сидящего на земле Мбонго. Тот не то, что не шелохнулся, но даже глазом не повел при его появлении. Дикарь, конечно, человеком был весьма полезным, но очень уж другим. Впрочем, чтобы стеречь попавшее в загребущие руки Никодима Савватеевича сокровище, Мбонго был самым подходящим человеком. Мимо него и мышь не проскочит.
«Эй, кто там? Ответьте, пожалуйста. Тут есть кто-нибудь?» – раздался тонкий девичий голосок. – «Выпустите меня. Выпустите меня сейчас же.»
В стену наспех сколоченной из подручных материалов в этом медвежьем углу хибарки забарабанили кулачки.
«Давай её сюда,» – скомандовал купчина.
Мбонго бесшумно поднялся, отодвинул самодельный запор и, легонько встряхнув, вытащил на свет Катерину – испуганную, удивленную, злую.
«Какого черта происходит? Вы что, похитили меня? Дикость какая то, что Вам надо?» – хорохорилась девица.
«Ишь ты, не из пугливых, значит. Ну ничего, и не таких перемалывали,» – усмехнулся про себя Никодим, молча рассматривая Катю. Тощевата малость, конечно. А так ничего. В былые годы он бы её вниманием не обделил.
Кате от этого наглого осматривания стало не по себе. Сердито насупившись, она натянула вечно сползающее одеяние на плечи и сложила руки на груди. Выдержав эффектную паузу, как раз такую, чтобы девка успела подумать Бог знает что и основательно испугаться, Никодим продолжил: «Да ты не пужайся, Катерина. Ссориться нам с тобою резона нет. Мы люди мирные, торговые. Всегда сговориться сумеем. Вот ты, значит – товар, а я – купец.»
«Что за бред! Я Вам не товар.»
«Ну это ты брось, девка. От меня
