Отстойник - Дикий Носок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Оно древнее,» – внезапно осенило Маала. Непонятно как оказавшийся здесь человек был живым ископаемым. Ну, пока его не разорвало на части ураганом, конечно. Маал с удовольствием рассмотрел бы его повнимательнее, если бы не корчился от боли до тех пор, пока поврежденный участок щупальца не изолировали, а самого юношу не погрузили в целебный сон. В котором он и пребывал около трех недель, погруженный в емкость с целебным питательным раствором, пока его новые легкие и глаза не были выращены и пересажены. Уши и нос регенерировали прямо на нем, так как повреждения не были катастрофическими. Поначалу те были розовато-коричневыми, нежными на ощупь, с мягкими, гнущимися во все стороны хрящиками, будто у новорожденного ребенка. По большому счету, так оно и было. Со временем хрящи становились плотными, а кожа грубела, как ей и должно.
Гораздо дольше Маалу пришлось объяснять свой странный с общепринятой точки зрения поступок. И только сегодня, после личной беседы со Стратегом, пожелавшим видеть Маала лично, его, наконец, допустили к дежурству. Триумвират общепризнанно был самой эффективной формой управления Домом. Инженер – отвечающий сугубо за техническое функционирование Дома, Стратег – ведающий всеми аспектами жизни и планирующий развитие Дома на десятилетия вперед и Духовный Наставник, помогающий каждому человеку и обществу в целом пребывать в состоянии душевного равновесия, покоя и гармонии.
Юноша твердо намеревался не натворить больше никаких глупостей потому, что без работы ему было невыносимо скучно. Маал целыми днями валялся в своей берлоге (этим ныне забытым словом он окрестил свой жилой отсек недавно), бесцельно любуясь стертыми с лица Земли пейзажами и вымершими животными. Как бы он хотел увидеть какое-нибудь из них воочию! Хотя бы кошку. Многих животных еще можно было найти там – внизу. Пару столетий назад кошки и некоторые другие мелкие животные даже могли жить в Домах с людьми, но сейчас это, конечно, невозможно. Недостаток ресурсов, будь он неладен. Вечный недостаток ресурсов. Но мысль о том, чтобы покинуть Дом и отправиться куда-то одному даже Маалу в голову не приходила. Одинокий человек снаружи – это верная смерть! Только под защитой Дома можно было выжить.
Юноша жил в этом Доме по праву рождения. Маал располагал стандартным жилым отсеком площадью 5 м2 – вполне достаточным для одного человека. Отдельно от родителей – Шадиша и Мары он стал жить в 14 лет, как и большинство его сверстников. С родителями у Маала не было ничего общего. Они были обычными, такими, как все. Откуда же у него это неуёмное любопытство, не дающее спокойно спать по ночам, склонность к нелепым фантазиям и мечтательность? Так долго ждавшие разрешения на появление ребенка Шадиш и Мара, наверняка, были обескуражены тем, кто у них получился. Удивительно, что они вообще родственники.
Численность населения в Доме строго контролировалась. Чтобы кто-то мог родиться, сначала кто-то должен был уйти. Как ни парадоксально это звучит, но старики часто цеплялись за жизнь до последнего, словно в преклонном возрасте они начинали понимать о ней что-то важное, что ускользало от молодых. Поэтому никого не удивляло, когда молодые люди уходили добровольно, не видя смысла в своем существовании. Событие это было вполне будничным, рядовым, не имеющим никакого значения для прочих обитателей Дома – несколько вдохов отравляющего газа и жизнь покидала тело, которое становилось ценным источником белка и подлежало переработке. Обычное дело.
Жилые отсеки занимали лишь незначительную часть Дома, куда больше места отводилось под системы жизнеобеспечения, производственные комбинаты и лаборатории, позволяющие ему успешно функционировать. Транспортные желоба опоясывали грандиозное сооружение по спирали. Капли, поблескивая боками, сновали вверх и вниз между уровнями. Выскакивая наверх – за границу облаков, капли вспыхивали всеми цветами радуги, словно утренняя роса на восходе Солнца. По сути, каждый Дом представлял собой целый город – самодостаточный и мобильный. Люди являлись лишь необходимыми винтиками в этой машине. Вот только их было слишком много. Поэтому большинство людей бездельничали, не находя себе применения. Да не очень и рвались, честно говоря. Работа – это так скучно и утомительно. Но не для Маала. Ему и работы было мало. Маал томился и тосковал сам не зная, о чем.
Однако был в его жизни период, когда юноша был счастлив или, по крайней мере, считал себя таковым. О, Аруза, – такая же недалекая и ограниченная, как и большинство людей, но невыразимо прекрасная, само совершенство без малейшего изъяна. Её слегка сплюснутый на висках и вытянутый на затылке череп был безупречен: идеальной формы, гладкий, блестящий, с шелковистой, нежной кожей, покрытый изящными, витиеватыми узорами по последней моде. Аруза начисто была лишена того недостатка, который причиняем массу беспокойства женщинам – волосы на ее голове не щетинились островками и не пушились чахлой порослью тут и там. Они просто не росли вовсе, как и должно быть у всякой уважающей себя красавицы. Огромные карие глаза девушки были самыми большими из тех, что ему доводилось видеть. Почти прозрачная кожа того нежного, изысканного оттенка, что раньше именовали «кофе с молоком» обтягивала тонкую шейку и длинные руки, давая возможность рассмотреть каждую венку с пульсирующей кровью. Вся она была легкой, невесомой, воздушной, словно тень на стене.
В порыве откровенности Аруза как-то призналась ему в своем несовершенстве. Оказалось, что в детстве у нее выросли зубы – целых четыре уродливых резца проклюнулись симметрично друг другу, отчего чудный маленький ротик девочки стало напоминать собачью пасть. Удалять это безобразие пришлось дважды: первые зубы выпали легко, зато вторые, выросшие на тех же местах позже, причинили изрядное беспокойство.
Вероятно, Аруза пожалела о своей откровенности сразу же потому, что Маал решился на ответную. Широко открыв рот, он продемонстрировал девушке торчавший в глубине зуб – свое тайное сокровище. Конечно, зубы вовсе не были редкостью. У многих людей вырастали один – два. От них избавлялись еще в детстве, как от нелепых атавизмов. Широко распахнув глаза, Аруза с благоговейным ужасом рассматривала это уродство, будучи не в силах отвести взгляд. Когда-то с такими лицами, выражающими смесь ужаса, отвращения и жгучего любопытства, взирали на
