Отстойник - Дикий Носок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Да Вы что, совсем офигели?» – перешла для ясности на конкретный русский язык Катя. – «Я Вам не крепостная, чтобы меня продавать и покупать. Крепостное право давно отменили. Вы, вообще, из какого века, дедуля?»
Последняя фраза прозвучала по-хамски. Никодим нахмурился. Он ожидал от девицы большей покладистости после сидения в хибаре под надзором Мбонго.
«А ну ка, встряхни её, дружок, хорошенько. Для понятливости,» – обратился он к негру.
И Мбонго встряхнул. Катя мотнулась в воздухе, как тряпичная кукла, раскинув руки и ноги, и приземлилась в пыль. Многострадальная ночнушка осталась в могучей руке мучителя где-то над головой. Девушка взвизгнула и сделала то, что испокон веку делают голые бабы – прикрыла груди руками.
Никодим Савватеевич удовлетворенно хмыкнул. Теперь дело пойдет быстрее. Голышом то торговаться уж больно несподручно, особенно бабе. И как он сразу не до этого не додумался? А бельишко дамское у них какое убогонькое. Французские панталоны с кружевами времен его молодости куда как поавантажнее будут.
«Ну чего ты ерепенишься, дуреха?» – ласково продолжил он. – «Выгоды своей совсем не понимаешь. От тебя много не потребуется. Будешь делать то, чего и так умеешь. А все заботы я беру на себя.»
«Ни за что,» – уперлась сжавшаяся в кубок Катя. – «Я вам не шлюха. Вы … Вы права не имеете…,» – в конце концов разрыдалась она от бессилия.
Никодим разинул рот: «Тьфу, дура! Да нужно мне твое непотребство! Этого добра и так навалом.»
«А что тогда?» – непонимающе уставилась на него девушка.
«Фантазировать будешь, создавать, творить, как Господь Бог. Поняла?»
Катя в свою очередь открыла рот: «А откуда Вы знаете?»
«Я же сказал: от меня здесь ничего не утаишь.»
Катерина присмирела. Насиловать ее, похоже, не будут – это хорошо. Убежать от этого чернокожего цербера вряд ли получится – это плохо. Что остается? Выяснить, чего конкретно хочет от нее этот бородатый, вонючий, старый кабан.
«Пусть отдаст ночнушку,» – сердито мотнула она головой в сторону Мбонго.
После кивка Никодима Савватеевича цветастая тряпочка спланировала в аккурат на ее голову. Катя немедленно натянула её и, почувствов себя гораздо увереннее, спросила: «Ну и чего Вы хотите?»
«Вот это дело,» – обрадовался купчина. – «Давно бы так, а то: не хочу, не буду. Скажи-ка мне, Катерина: что творить умеешь?»
«Мандарины,» – чуть помедлив ответила девушка.
«О как! А еще чего дельного?»
«Больше ничего.»
«Да уж, не густо,» – разочарованно протянул Никодим. – «Ну давай поглядим.»
Произведенный Катей мандарин он осматривал и обнюхивал, словно полицейская ищейка. А прикусив первую дольку удовлетворенно крякнул: «Сто лет мандаринов не ел. Сильна ты, девка. Но этого мало. Посиди-ка пока тут с Мбонго, сделай еще что-нибудь дельное: хлеба там или мяса. Потом и поговорим.» После чего Катю снова бесцеремонно запихнули в хибару, невзирая на ее возмущенные вопли. Вполне довольный тем, как продвигаются дела, Никодим Савватеевич пошагал обратно, наказав Мбонго глаз с девицы не спускать.
Ганна по скудоумию своему происходящего не поняла, но главное уловила точно – предмет её страсти остается здесь, наедине с этой наглой девицей: молодой, гладкой, горячей, словно кобылица и почти голой. Ганна была не их тех, кто может стерпеть такое унижение. Тлевшая доселе ревность вспыхнула, как пучок соломы от упавшей головешки, спалив остатки здравого смысла. Насилу дождавшись, пока старый паук скроется из глаз, неугомонная баба вскочила, подобрала юбки и покатилась пышущим жаром колобком к месту действия.
«Что же Вы так, уважаемый Мбонго? Али я не всей душой к Вам распахнулася? Али я Вас не обихаживала, как птенчика махонького? И киселька ему, и кашки всегда пожалуйста. Чуть не половичком под ноги расстилалася, ужом вокруг вилася. А вы! Вы …,» – задохнулась от возмущения Ганна, налетев на негра в порыве праведного гнева. Ткнувшись лицом в его разрисованную грудь, она отскочила назад мячиком и продолжила: «Измучил меня совсем, окаянный, извел своей неприступностью, иссушил своей холодностью. Али я не хороша для тебя? Чем не угодила? Крутобедра, пышногруда, весела.» С этими словами Ганна толкнула оторопевшего от неожиданного наскока Мбонго в грудь кулачками и впервые увидела на его лице какое-то подобие эмоций: то ли озадаченность, то ли удивление.
«Чисто истукан деревянный: ни улыбки, ни жеста приветливого. Нешто так можно? Или хворь у тебя какая по мужской части? Я ведь и тут подсобить могу,» – набирало обороты выяснение отношений. И неважно, что визави хранил молчание и не понимал ни одного слова, сказанного хохлушкой. Язык вообще не имеет значения. В отношениях между мужчиной и женщиной довольно и взглядов, чтобы выразить свои намерения. Ганна пошла намного дальше. Ухватив без дальнейших разговоров предмет своего обожания за причинное место, прикрытое лишь набедренной повязкой, она решительно пошмурыгала его туда-сюда, будто корову подоила, и, немедля почувствовав ответный отклик, воодушевилась: «Вот и ладненько, вот и славненько. Счастье то какое! Нету немощи мужской у касатика моего.»
Блаженная улыбка облегчения расплылась по лицу Ганны. Она подняла глаза вверх, продолжая подергивать негра за наливающееся жизнью достоинство. Похоже, сделать этот решительный шаг ей следовало давно, а не лебезить, как бедный родственник в богатом доме. Разве африканский дикарь мог понять, что этак она его обихаживает? А вот подергала, и сразу понятно стало, чего хочет. Ганна мнила себя свободномыслящей женщиной, но первобытная простота отношений между полами поразила и её. Не тратя время даже на красноречивые взгляды, Мбонго повернул любвеобильную хохлушку к себе задом, к хибаре передом и, покопавшись в юбках, задрал их все разом. Она только ойкнуть и успела.
Разинувшая рот Катя, до того безуспешно пытавшаяся привлечь к себе внимание стуком и криком, в щелочку подглядывала, как ритмично, словно электрическая швейная машинка движется этот, казалось бы, несовместимый тандем. Один раз, второй, третий. Нахлебавшись долгожданного счастья полной ложкой, Ганна повалилась на траву, раскинув руки. Мбонго же невозмутимо уселся на место и уставился вдаль.
***
Это было невообразимо. Чудовищнее, чем Дон Хименес мог себе представить. Ведьма. Какими немыслимыми путями ведьма пробралась сюда, а не оказалась немедля после смерти в геенне огненной? О каком прощении и отпущении грехов могла идти речь, если здесь, среди агнцев Божьих притаилась коварная прислужница Сатаны? Несомненно, избавление
