Оксюморон - Максим Владимирович Альмукаев

дали словно город моей давно позабытой мечты. Проколотый каким-то длинным строением, не то вышкой, не то башней и прижатый к земле мостом, перекинутым через реку.

Я решил отложить своё посещение города до завтрашнего утра и заночевать прямо в чистом поле. Внезапно до моего слуха донёсся звук, похожий на всплеск, который издаёт рыба. Я пошёл на звук и вскоре нашёл его источник. Им оказался чистый ручей струившийся по земле меж невысоких, покатых камней. Напившись я ощутил такую усталость что едва вернувшись к машине я лёг на нагретую за день траву сразу уснул.

Проснувшись рано утром, позавтракав и умывшись из ручья, я снова прислушался к тем звукам, которые услышал на кануне. Интересно, что бы это могло быть, думал я садясь за руль. Подмигнув клоуну я повернул ключ зажигания. Но едва я миновал несколько километров и въехал на очередной холм как вынужден был остановится. Столь неожиданным было моё открытие. Взору моему представилась картина, воистину заслуживающая того, чтобы я описал её заглавными буквами. Читатель, я искренне сожалею что печатный текст не позволяет мне передать тебе тот восторг, который в тот момент захлестнул меня.

Вдали лениво зевало зелёное море. Да-да читатель, самое настоящее море. Бескрайняя изумрудная морская гладь уходящая за горизонт. Едва я пришёл в себя от своего открытия мне вдруг очень захотелось посидеть на тёплом морском песке и побыть наедине с собой и со своими мыслями, как когда-то в детстве, когда я был маленьким наивным ребёнком, и мир вокруг представлялся великолепным огромным и совсем не страшным только чуть-чуть загадочным чтобы было интереснее додумывать его пейзажи вглядываясь в даль. Мир был местом, где не было ничего с чем бы тебе ни под силу было бы справиться. Тебе, дорогой читатель, наверное, трудно будет понять или даже найти ту границу, переступив которую я, из испуганного обстоятельствами, запутавшегося человека, превратился в желающего двигаться в даль назло судьбе, искателя приключений. Эту границу трудно, пожалуй, и мне будет найти в написанных мною же строках, однако, как перерождалась душа я всё же постараюсь объяснить, только заранее прошу тебя, будь очень внимателен.

В радиотехнике есть такой термин: полоса пропускания. Суть этого явления сводится к тому, что некое устройство ограничивает в радиоприёмнике частоту слышимых частот и диапазон суживается. Вот так и в жизни – любая мелочь которая стала частью нашего опыта незаметно для нас самих суживает наши возможности. Нет-нет, читатель, прошу, не спорь, это так и сейчас ты это поймёшь. Становясь старше мы постепенно всё больше узнаём о тех возможностях которыми обладаем на самом деле. И расплачиваясь за это знание мы тем, что отказываемся от тех усилий, которые кажутся с нашей точки зрения бессмысленными. Нас словно якорем удерживает на месте приобретённая нами за время наших странствий по жизни коллекция реакций на определённые жизненные обстоятельства, которые в нашем мире принято называть опытом и считать этот радиоактивный хлам чуть ли не самым ценным из всех возможных под этим солнцем сокровищ. “За одного битого двух не битых дают” – повторяем мы из поколения в поколение друг за другом как мантру, при этом даже не задаваясь вопросом: почему это те, кто дают, так любят битых. Так вот возможно то обстоятельство, что у меня к моему возрасту такого опыта накопилось не столь много и позволило мне в какой-то момент, как говорится, расслабится и начать получать удовольствие от процесса.

У тебя, читатель, возможно уже не раз возникал вопрос, неужели у меня ни разу не возникло чувства тоски по родному городу и супруге, оставшимся где-то там за спиной? Спешу удовлетворить твоё любопытство: думал и даже пару раз был недалёк от того, чтобы развернуть свой мерседес и в обратный пуститься путь. Но всякий раз меня что-то останавливало. С начала я не знал, что это. А потом я нашёл этому объяснение. Здесь я чувствовал себя своего рода странствующим рыцарем. Бредущим вперёд влекомый неведомыми ветрами судьбы. Здесь, на этой дороге, я понял, почему не стремятся назад в мир все эти отшельники, Робинзоны и бродяги. А что бы их ожидало там в том мире которым мы с тобой читатель называем реальностью? Что? Плавать в море дерьма, которое предоставляется в распоряжение среднестатистическому жителю планеты Земля в награду за ежедневный изнурительный позорный в своей бессмысленности труд?

Дорога под крутым углом почему-то устремлялась вдаль, не желая, в отличии от меня, приближаться к морю. Я свернул с дороги, которая подобно серой реке продолжала свой путь сквозь желтоватое пыльное марево к выпуклому горизонту. Спустя мгновение передо мною простёрлись неисчислимые квадратные километры изумрудной водной глади. Громко чавкали грузные волны. В лазурном небе висело золотой монетой яркое солнце. Откуда-то из этой непроглядной бездны доносились пронзительные крики белых чаек и над всем этим царил солоноватый нежный бриз. Вскоре под колёсами моего Мерседеса заскрипел песок.

Доехав до кромки воды, я вылез из машины потянулся и с наслаждением вдохнул полной грудью прохладный пахнущий водорослями морской воздух. На миг мне показалось, что я потерял чувство времени. Поймёшь ли ты меня, читатель? Наверное, нет. Да, признаться тогда, и я сам не понимал, что со мной происходит. Время словно исчезло. И все события, произошедшие со мной, начиная с первого дня моего странного путешествия, стоявшие до этого в ряд, утеряли последовательность всё сконцентрировалось и слилось в одной точке. Не существовало больше ни будущего, ни прошлого. Существовало только настоящее. Это было странно-счастливое состояние. Море было спокойным и величавым, как доброе, неповоротливое, лениво урчащее животное. Едва я подумал об этом как над моей головой словно отвергнутая небом душа, с криком пронеслась, раскинув крылья чайка. Спустя мгновение бытие состоявшее на девяносто девять и девять десятых процента из счастья вновь сомкнулось вокруг меня. Самому себе в тот миг я казался неким, ну что ли, присутствием. Моё сердце было исполнено искренней любовью. Нет, я говорю не о том чувстве, которое в нашем с тобою читатель мире принято обозначать этим словом, и которое в своей кульминации сводится к набору каких-то странных телодвижений, сопровождаемых гормональными всплесками, после которых ты не без известной доли разочарования, понимаешь, что ты всего на всего в очередной раз послужил в качестве химической лаборатории для равнодушной эволюции. Любовь, которую испытывал я в тот миг, была настоящей, всё поглощающей и вместе с тем всё отдающей. Наверное, так любить можно только бога, мать, свободу, родного ребёнка и… море. Я сидел на