Оксюморон - Максим Владимирович Альмукаев

выйти. Красная субстанция оказалась ничем иным как колотым кирпичом. Немного подумав я решил всё же некоторое время постоять и осмотреться чтобы не показаться городу Тылдыму не учтивым гостем. Помятуя какие взоры прохожие кидали на мой автомобиль отходить от машины далеко я не решился. Погода была чудесной. Всевышний как всегда оставался на высоте. Я осмотрелся по сторонам, после чего сложил увиденное с прежними наблюдениями и вот, что у меня получилось: Город Тылдым было бы наверное, точнее назвать посёлком городского типа. По крайней мере несколько десятков чёрных от времени деревянных двухэтажных домов в моём понимании ну никак не дотягивали до того, чтобы называться городом. Даже Ульти на фоне раскинувшейся передо мной ветхости выглядели бы вполне элегантнейшим, фешенебельным культурным центром. Дома были сгруппированы в одном месте, словно скопом они надеялись отбить наступление моря. Утро выдалось тихим; по небу плыли большие и ленивые облака. Сквозь щели между домами проглядывала зелёная водная гладь. Людей на улицах было немного, но зато те, кто встречались на моём пути, одним своим видом надёжно глушили в моей душе всякое желание пообщаться.

Кажется, у Киплинга в одном стихотворении рассказывается о том, как после смерти душа человека, который в дни жизни не проявил себя ни как ни на поприще добра, ни на поприще зла, является самой презираемой из всех и её не берут ни в Ад, ни в Рай. Наверное, этот город, такой же презираемый изгнанник из жизни. Не вызывающий у путешественников вроде меня ни страха, ни одобрения, ни ненависти, ни даже жалости. НИЧЕГО. Я не желал оставаться частью этого унылого его прежнее состояние и вернувшись в салон автомобиля повернул ключ зажигания, нажал на педаль газа. Я пересёк весь город за несколько минут и не найдя в нём ничего заслуживающего места в моём повествовании миновал городскую черту и поехал дальше.

Возможно случись тебе, дорогой читатель, оказаться на одном из холмов, цепь которых протянулась до самого горизонта и увидеть маленькую чёрную точку двигающуюся по дороге, оставляя за собой пыльный след, ты решил бы, что это какой-нибудь другой путник мчащийся в знойную даль? Но нет, это был никто иной как я.

На ночлег я остановился на берегу мутной не слишком глубокой реки, с глинистыми берегами, поросшими раскидистыми кустами и высоким, в человеческий рост тростником. Из зарослей тростника то и дело вспархивали чирки бекасы и другая водоплавающая дичь.

Проснувшись рано, я вышел из машины и направился к реке. Подойдя к кромке воды, я опустился на корточки и зачерпнув ладонями тёплую, пахнущую тиной, воду умылся. Остатки сна как рукой сняло. В воздухе царила прохлада. Изредка в тишину вонзались птичьи голоса. После я с аппетитом позавтракал бутербродом с колбасой и концентрированным томатным соком.

Вскоре я уже снова ехал вперёд. Прошёл, наверное, час или полтора, когда вдали показались белые коробки. Да–да, читатель, как ты уже, наверное, догадался, меня ждал очередной город. И назывался он, если верить вывеске, изготовленной из длинного полотна, растянутого меж двух длинных жердей: “Заводь”. Об этом мне поведал огромный, довольно потрёпанный плакат, укреплённый на большой раскидистой берёзе.

Вскоре я въехал на чистые и тихие улицы города Заводи. “Чистые и тихие” я говорю не для красного словца. Тишина и чистота этого города была какой-то неестественной что ли. Для начала замечу, что целом, первое впечатление, которое произвёл на меня город Заводь было хорошим.

Оно вполне могло было быть прекрасным, если бы не одно обстоятельство. И обстоятельством этим было полное отсутствие жителей на улицах. Когда я ехал по главной улице города я не встретил ни одной живой души. На одной из улиц я вылез из машины и прислушался. Я пытался уловить слухом хоть какую-то вибрацию воздуха говорящую, ну ладно, хотя бы намекающую на жизнь. Нет. Ничего. НИЧЕГО. Я как и любой другой житель мегаполиса начала двадцать первого века в общем то уже привык считать тишину роскошью, которую могут позволить себе только те у кого всё есть и те у кого нет ничего. Среднестатистический же представитель среднего класса вынужден довольствоваться впрочем как и во отношении многого другого, крохами со стола пресловутого “праздника жизни”. Но тишина здесь на улицах этого города была такой что ещё не много, и я возненавидел бы её до конца жизни. В тот момент я готов был назвать ту тишину мёртвой. Знал бы я, как недалёк в тот миг я был от истины. В этом мне предстояло убедиться в самом недалёком будущем.

Казалось, город готовился к приезду какого-то высокого начальника, отвечающего перед каким-то маньяком за истребление местного населения, в следствие чего все местные жители были срочно эвакуированы в неизвестном направлении. Остановив машину на одной из улиц, я вылез наружу и двинулся по асфальтовой дорожке вдоль белоснежного семиэтажного дома. Вскоре я почти смирился с отсутствием вокруг живых людей. Я то и дело бросал настороженные взгляды на окна.

По правде говоря то обстоятельство что я бы совсем один посреди города, сначала наполнило мою душу радостью. Наверное, моё настроение трудно будет понять тому, кто не вырос посреди грохочущего с утра до вечера мегаполиса, да и за время моего вояжа увидев удел человеческий, я не испытывал особой нужды в человеческом обществе, ибо удручающие настроения набрали во мне силу и душа моя возжелала уединения. И всё –же тишины во круг было многовато. Казалось, задайся я целью, я смог бы услышать, как бьются мухи в стёкла домов. Правда ещё не много и я, пожалуй, начну сомневаться в том, что здесь есть мухи.

Тишина этих улиц была какой-то сгущённой что ли. Мало по малу меня охватила тревога.

– Ну ладно – произнёс я довольно громко, чтобы услышать собственный голос – хорошего понемножку. Пошутили и хватит, есть тут кто живой?

Но услышав, как ударившись о глухие стены домов мой голос вернулся ко мне эхом, я почувствовал, как у меня не приятно засосало под ложечкой.

– Эй люди, есть тут кто? – крикнул я, набравшись смелости.

В ответ снова только многократное эхо в котором выделялись звуки похожие на выстрелы. Я повернул голову. Это была огромная, серая ворона, поднятая в воздух моим криком. Чем кончаются прогулки по городам–призракам я, признаться, не знал, да и если честно, узнать отнюдь не жаждал. Но мало по малу начавший во мне набираться чёрных соков страх, вдруг переплавился в какое-то странное спокойствие.

Я, вдруг, успокоился.

«Чего мне бояться, думал я. Не стен