О гномах и сиротке Марысе - Мария Юзефовна Конопницкая

Ой, земля ты, земелька родная, Всем дары раздаёшь, не считая. Всех поишь ты великою силой, Подымаешь цветы над могилой. Не была ещё плугом ты взрыта, Не была ещё потом полита, Не слыхала ты доброго слова, Не видала зерна золотого!

Слушал, слушал Пётр и вдруг ощутил в себе силу небывалую. Словно у него не две руки, а сто выросло и все хотят пахать, корчевать, работать без устали. А сердце переполнилось великой любовью к этой бедной, заброшенной земле.

Встал Пётр, посмотрел вокруг, протянул руки, сжал кулаки и прошептал:

— Гей ты, земля! Гей, работа! Давай-ка померимся силами. Посмотрим, кто кого!…

Василёк и его ученик

I

Успехи маэстро Сарабанды не давали Вродебарину покоя. Зелёный от рождения, он теперь ещё больше позеленел от злости.

— Как! — возмущался он. — Какой-то проходимец, бродячий музыкант будет срывать здесь аплодисменты, отнимая у меня заслуженную славу?! С каких это пор первому встречному разрешается портить своим стрекотом вкус у публики и отбивать у неё охоту к серьёзной музыке? Нет, это просто возмутительно! Будь другом, — неожиданно обратился он к Васильку, свидетелю его благородного негодования, — выручи: достань, ради бога, ноты, по которым играет Сарабанда, и ты увидишь, что я превзойду его! Я разучу ту же самую песню, и весь мир убедится, какая разница между этим жалким шарлатаном и мной, Вродебарином! Помоги, дружище, сделай милость.

Услужливый Василёк кинулся вдогонку за кузнечиком, уносившим свою волшебную скрипку, и, ухватив его за полу серого сюртука, стал выпрашивать ноты чудесной песни, отзвуки которой ещё дрожали в росистой траве и цветах.

— У нас тут есть одна очень способная лягушка, — сказал Василёк, — и мы хотели бы сделать из неё придворного музыканта его величества. Король наш уже в преклонных летах и последнее время тоскует, грустит, а хорошая музыка помогла бы рассеять его хандру.

— Конечно, с большим удовольствием! — ответил Сарабанда. — Вот ноты, возьмите, пожалуйста… Только здесь не вся песня. То, чего здесь не хватает, надо спеть самому. О, это совсем не трудно! Только взглянуть на угасающий закат, вдохнуть аромат полей и лугов, прислушаться к величественной музыке затихших полей… Это очень просто! Вот ноты, пожалуйста!.. Не стоит благодарности… Моё почтение!

И знаменитый музыкант удалился большими шагами, оставив Василька в недоумении: такая знаменитость — и такой простой, робкий, неловкий, даже говорить стесняется!

«Ну, — подумал Василёк, — прав Вродебарин! Если такой серячок сумел прославиться, то наш Вродебарин с его ростом, фигурой, осанкой далеко пойдёт!»

И поспешил с нотами в Соловьиную Долину, где поджидал его Вродебарин.

Май был уже на исходе и солнышко припекало, когда наш зелёный музыкант начал свои репетиции. Он выбрал местечко в тени у ручья, под шляпкой росшей там поганки и, сидя под ней, как под зонтиком, каждый день упражнялся в пении. Но Вродебарин то и дело сбивался, и изнывавшему от жары, потному Васильку приходилось тростинкой отбивать ему такт.

Какие вопли, какое верещанье раздавалось на этих репетициях, как немилосердно фальшивил и врал Вродебарин, описать невозможно!

Лягушка квакала, надрывая глотку, Василёк изо всей силы колотил своей палочкой — можно было подумать, что на берегу ручья бабы бьют бельё вальками.

Мухи, жуки, комары, даже воробьи с испуганным жужжанием, писком, чириканьем улетали подальше от злополучной поганки, под которой пел Вродебарин.

Но не все могли убежать. В ручье возле самого берега жили кувшинки, никогда не покидавшие своих прохладных голубых покоев.

Не зная, как избавиться от адского шума, они высовывали из воды свои белые венчики и умоляли музыкантов хоть немного помолчать.

— Простите, пожалуйста, господа, — вкрадчиво и любезно говорили они. — Мы не хотим вас обидеть, но, с тех пор как вы изволите заниматься музыкой, мы живём в вечной тревоге, в вечном беспокойстве, как на мельнице. Нельзя ни полюбоваться утренней зарёй, ни послушать, как ландыши звенят под вечер в соседнем лесу. У нас всё пошло кувырком… Вы, конечно, знаете, господа, что мы ткём серебряные покрывала для наших младших сестёр, запертых в зелёных бутонах. И у нас даже нити рвутся на пяльцах от несносного шума, который вы поднимаете у самых наших ворот. Мы уже пробовали уйти поглубже под воду, чтобы отдохнуть в тишине и покое, но мы не можем жить без солнца. Не прогневайтесь, господа, на нашу просьбу. Мы отдаём должное огромному таланту господина в зелёном костюме и огромной силе господина в васильковом, но у нас просто сил нет терпеть, наши нервы не выдерживают!

Они разом присели, точно их за ниточку дёрнули, и каждая спрятала лицо под большим овальным листом, словно под вуалью.

Но тростник и сабельник были не так любезны. Они сразу застучали палками, забряцали саблями.

— Кто это там верещит, словно с него живьём шкуру сдирают? — закричали они. — А ну, замолчи сейчас же, крикун! Нас небось целое войско стоит, а такого адского шума мы не подымаем!