О гномах и сиротке Марысе - Мария Юзефовна Конопницкая

— Ай, люли! Ай, люли!

И вдруг как закричит:

— Ой! Ой!

Подскочил Войтек к брату, смотрит — у него губы дрожат, от испуга слова не может вымолвить.

— Ты чего? — спрашивает Войтек.

— Король! Король, здесь был! В золотой короне! За кустиком стоял, весь в красном, как огонь!

— Где?

— Вот тут… тут… — показывает Куба пальцем.

И опять как закричит:

— Смотри, ягоды!

И правда, кругом красно от ягод, будто их кто нарочно рассыпал.

— Чудеса! Никогда в этом лесу ягод не было, и вдруг — такая пропасть!

Позабыв про недавний испуг, мальчики набросились на ягоды. Таких крупных, красных, сладких ягод они ещё никогда не ели.

Полакомившись, увязали хворост: пора и домой возвращаться. Только раньше они, бывало, хнычут, кряхтят, охают: нелегко ведь такую тяжесть на спину взвалить и дотащить до дому.

А теперь они и не чувствуют ноши, словно она вдвое легче стала.

— Наверное, мало мы сегодня набрали, уж больно легко нести, — заметил Войтек.

— А может, у нас сил прибавилось от ягод и орехов? — сказал Куба и, помолчав, добавил: — Войтек!

— Чего?

— Не говори, что я короля видел, а то отец опять за ремень схватится…

— Не скажу!

И они весело возвращались домой.

Деревенские бабы, встречая их на дороге, останавливались и смотрели вслед.

— Петровы, что ли, ребятишки? И не узнать! Подросли, побелели. Будто и не они!

Покачают головой и пойдут дальше. И никому невдомёк, что это король гномов о ребятишках заботится в благодарность за гостеприимство.

Но старому королю этого казалось мало: очень он был добрый! И вот стал он думать, как бы приохотить Петра к работе на заброшенном поле да тут-то ему и помочь.

Однажды лунным вечером возвращался Пётр домой. Взглянул нечаянно на своё поле, а оно серебрится под луной, будто спелая рожь, когда ветерок её чуть колышет… Поражённый этим сказочным зрелищем, Пётр бросил вожжи на спину лошади и, не веря своим глазам, побежал на поле. Сердце у него колотилось и сладко замирало, будто он и вправду посеял рожь и вот дождался раннего урожая. Прибежал, смотрит, а это метлица серебрится, залитая лунным сиянием.

Опечалился мужик, голову повесил, постоял и, тяжело вздохнув, побрёл назад, к лошади.

Но заброшенное поле, серебрящееся, как спелая рожь, всё стояло у него перед глазами. Он и во сне его видел.

Вскоре после того пошёл Пётр как-то утром в лес — осинку срубить на оглоблю. Вдруг засверкало что-то вдали. Смотрит, а это поле червонным золотом горит: будто спелая пшеница стоит, тяжёлые колосья клонит, сама под косу просится!

Остановился крестьянин как вкопанный, а у самого мурашки по спине. Да ведь это пшеница!

Подбежал поближе — нет, это утреннее солнышко позолотило поле.

Задумался Пётр, постоял, сжал кулаки так, что пальцы хрустнули, и, вздохнув, поплёлся домой.

С тех пор золотое пшеничное поле не только снилось ему по ночам, но и днём из головы не выходило. Куда бы он ни шёл, где бы ни стоял, ни сидел, — всюду оно ему мерещилось.

«А что? — рассуждал он сам с собой. — Почём знать, может, и вправду на нём пшеница бы уродилась. Земля там должна быть хорошая! Отдохнула за сотни лет. С прадедовских времён никто не пахал, не сеял. Почём знать?..»

И Пётр целыми часами бродил в раздумье вокруг поля, прикидывая, что надо сделать, чтобы распахать эту залежь.

— Трудно! Трудно! — повторял он вполголоса, глядя на могучие пни с узловатыми корневищами, на кустарник, на огромные валуны, глубоко ушедшие в землю от собственной тяжести. — Трудно! Трудно! — вздыхал он и шёл прочь.

Но только отойдёт — опять его что-то тянет в поле; вернётся Пётр, поглядит на кустарник и вздохнёт тяжело:

— Трудно! Не осилить мне!

Так прошло несколько недель. Бедняга даже похудел, почернел весь от мыслей об этом клочке земли, который и манил его и отталкивал.

А иногда рассердится и дня три-четыре нарочно к полю близко не подходит. Но тогда на душе неспокойно — будто лошадь не накормил.

Ничего не помогало: серебристая рожь, золотая пшеница так и стоят перед глазами. Даже шелест колосьев чудится.

— Тьфу! — отплёвывался Пётр. — Околдовали меня, что ли?

И старался прогнать это наваждение работой.

В ту пору на другом конце леса, на берегу реки, как раз построили лесопильню. И Пётр подрядился возить из лесу деревья — их распиливали здесь на широкие, длинные доски и брусья.

Лесу требовалось много, и благодаря своей выносливой лошадёнке он неплохо зарабатывал. Даже денег немного отложил в кубышку, спрятанную в соломе под стрехой.

Но деньги эти его не радовали.

Кто заработал эти деньги? Он да лошадь.

Ну, а если их болезнь какая свалит, тогда что? Человеческий век недолог, а лошадь ещё меньше человека живёт. Что ждёт тогда малолетних ребятишек? Беспросветная нужда. А имей он клочок пахотной земли, можно и умереть спокойно, был бы у ребят кусок хлеба.

И каждый вечер, возвращаясь домой, Пётр шёл поглядеть на поле,