На помощь! Как команда неотложки справляется с экстренными случаями - Михаэль Штайдль

На стоянке, предназначенной для машин врачей скорой и неотложной помощи, припаркован небольшой автомобиль. Пассажирская дверь открыта. Майк подталкивает кресло-коляску к машине, ставит на тормоз и наклоняется.

— Привет!

— Самодовольный тон можешь оставить при себе.

Майк поворачивается и смотрит на меня, как бы говоря: «Начинается самое интересное». Лучше иметь под рукой блокнот и ручку.

Наклоняюсь и заглядываю в машину. Долговязый мужчина, вероятно, немного моложе меня, с искаженным от боли лицом. У него ссадины на носу и лбу, новая повязка на гладко выбритой голове. Обеими руками он пытается вытащить правую ногу из машины. Я вижу его голень под тренировочными штанами, натянутыми до колен, вокруг голеностопного сочленения покраснение и отек. С переднего сиденья ему что-то шепчет водитель машины. Она явно нервничает и хочет как можно скорее избавиться от пассажира.

— Вы уже были у нас сегодня? — Майк в один прием помогает мужчине выбраться из автомобиля.

— Эй, так больно вообще-то! Думай хоть немного.

Как только пациент садится в инвалидное кресло, машина уезжает.

— Вы ранее отказались от дальнейшего обследования и по собственной воле ушли?

— Да замолчи.

Майк подталкивает человека в инвалидном кресле в только что освободившийся смотровой зал, выводит из режима ожидания компьютер и изучает данные пациента. Тот объясняет, что раньше его беспокоила лишь слабая боль в ноге. А теперь он упал с велосипеда и ему чертовски больно.

— То есть после того, как получили помощь у нас, вы пошли кататься на велосипеде?

— Я чувствовал себя нормально!

— Вы что-то выпили? Алкогольное?

— Нет, — внезапно тон мужчины меняется. — Врач, который наложил мне швы сегодня, замечательный. Он знает свое дело. Теперь мне нужен кто-то, кто разбирается. Специалист.

Майк игнорирует этот комментарий и поворачивается ко мне:

— Мы не можем принять его прямо сейчас: внутри все заполнено. Довезешь его в приемную? Ему нужно держать ноги на весу. — Я киваю, и Майк исчезает в процедурной.

— Ты должен осмотреть мою ногу. — Пациент снова жалуется, пока я размышляю над тем, где именно в приемной мне лучше его разместить. — Видишь? Такая опухшая. Ты разбираешься в этом, нет? Ты выглядишь так, будто разбираешься.

Трудно не реагировать на такое обращение. Но я понимаю, что это было бы ошибкой. Мужчина беспрестанно кидает наживку, то добродушно, то агрессивно, то снова со слезами на глазах. Если попадешься на удочку, проиграешь. Я припарковываю кресло-каталку в углу приемной, где этот тип может поставить ногу на сиденье и почти не беспокоить других пациентов. Затем я снова возвращаюсь в процедурную зону.

Перед дверью во вторую палату стоит дежурный терапевт рядом с коллегой:

— …Все в шрамах. Я не могу колоть шейную вену: она сужена. От таблеток ее тошнит. Я дала ей «Лоразепам», может быть, это ее успокоит. Что делать без анализа крови?..

Я иду к стойке регистрации, смотрю на табло поступления. Новых сообщений нет, последняя строка по-прежнему гласит: «М44, ножевое ранение в грудную клетку с суицидальным намерением, ШКГ 8, интубирован».

Жан-Пьер сидит у монитора хирурга-травматолога, держа в руках маленький диктофон: «…После падения с высоты около полутора метров. Сильный отек в области левого запястья. Ограниченная подвижность пальцев. Рентген показывает перелом дистального отдела лучевой кости без поражения сустава…».

Наговоренный текст появляется на экране в электронной карте пациента с задержкой примерно в одну секунду.

Сначала меня раздражала занудная интонация, с которой хирурги-травматологи излагают симптомы, диагнозы и меры лечения. Но со временем я привык к этому, как и к постоянному клацанью клавиатур в терапевтическом отделении, где не установлена система распознавания речи. Травматологи диктуют, остальные, как правило, набирают.

На опустевшем экране Жан-Пьера отображается план загруженности операционных. Он состоит из нескольких временных шкал, расположенных друг под другом, по одной для каждой операционной в клинике. Прошлые, текущие и запланированные на более поздний срок операции представлены в виде полосок разного цвета. Кроме того, указаны наиболее важные этапы операции, а также имя и возраст пациента и несколько ключевых слов о соответствующем случае.

«Хертляйн, Петер, М44, проник. травма грудной клетки и брюшной полости». Это мужчина, кровь которого я вытирал в шоковом зале. Сейчас он во второй операционной. Медленно, так, что это невозможно увидеть невооруженным глазом, разделяющая временную шкалу на прошлое и будущее, ползет вертикальная линия. За собой она оставляет зеленую полосу в прямоугольнике второй операционной. Это означает: идет экстренная операция. В какой-то момент полоса прекратит движение и изменит свой цвет на желтый, потому что операция завершилась.

Через несколько минут я отворачиваюсь от экрана и иду искать Майка. Я нахожу его в гипсовой: на кушетке перед ним 20-летний пациент со впечатляюще длинными дредами. На нем спортивная одежда и кроссовки, а пальцы левой руки помещены в тонкие пластмассовые трубочки, прикрепленные к дуге, свисающей с потолка. С помощью этого механизма происходит вытяжка при переломах лучевой кости — наиболее распространенного типа переломов руки или запястья. Груз, прикрепленный к плечу, увеличивает растягивающее действие, которое отдаляет друг от друга обломки кости.

— Ты не видел Жан-Пьера?

— Видел, он пишет заключение.

— Хорошо.

Мужчина со сломанной рукой немного приподнимает голову и кивает мне. Затем поворачивается к Майку.

— И долго мне нужно здесь пробыть?

Я уже знаю ответ.

— Четверть часа, — говорит Майк. — Затем хирург-травматолог еще раз осмотрит вас, прежде чем я наложу повязку.

— Это гипс?

— Похоже на гипс. Но только изготовлен из пластмассы. Такая повязка легче, чем классический гипс, при необходимости ее длину можно скорректировать, и она съемная.

Внезапно в дверях появляется Соферл.

— Майк, я привезла человека в инвалидной коляске из приемной. Он выглядит совсем нездоровым. Весь потный.

— Хорошо. — Майк кивает.

— Отвезете его в операционную?

— Будет сделано.

* * *

— Посмотрите на это, черт возьми! Всем плевать на меня. — Пациент, которого мы с Майком с большими усилиями перетащили из кресла-коляски на кушетку в операционной, на самом деле выглядит еще хуже, чем во время эвакуации из автомобиля. Он бледен как смерть, лицо покрыто тонкой пленкой