NFT: Невероятно Фальшивый Тип - Эдуард Сероусов

их полностью. Говорит, что ситуация «требует дальнейшего изучения» и что «некоторые аспекты истории Фомина заслуживают внимания».

Я почувствовал, как желудок сжимается. Карина Штерн была одним из самых влиятельных критиков, и ее поддержка была критически важна для легитимизации Фантома. Если она начинала сомневаться, это могло иметь серьезные последствия.

– Пришли мне ссылку, – сказал я, уже открывая ноутбук.

Статья Карины была озаглавлена «Фантом и его двойник: кто создал одного из самых загадочных художников современности?». Уже сама формулировка вызывала тревогу – она ставила под сомнение устоявшуюся версию о Фантоме.

В статье Карина подробно анализировала претензии Фомина, сравнивала его работы с ранними работами Фантома, рассматривала предоставленные им «доказательства». Она цитировала мое заявление от имени Фантома, но сопровождала его комментарием: «Это официальная позиция, переданная через представителя Фантома Марка Белецкого. Однако в свете новых данных возникает вопрос: действительно ли слова, которые мы слышим, принадлежат самому художнику, или они являются частью тщательно выстроенной легенды?»

Наиболее тревожным был заключительный абзац: «История Алекса Фантома всегда была окутана тайной. Его анонимность, отсутствие публичных появлений, общение исключительно через посредников – все это создавало ореол загадочности, который был частью его привлекательности для коллекционеров и критиков. Но что, если эта тайна скрывает не художественный жест, а нечто иное? Заявления Александра Фомина поднимают важные вопросы о подлинности, авторстве и этике в мире современного искусства. Вопросы, которые требуют ответов».

– Черт, – выругался я, закрыв статью. – Это плохо. Очень плохо.

– Именно, – согласился Глеб. – Карина не просто сомневается в версии Фомина – она сомневается во всей истории Фантома. И ее сомнения могут быть заразительными.

– Нам нужно срочно реагировать, – я лихорадочно соображал. – Может быть, организовать интервью с Фантомом? Что-то более личное, более убедительное, чем обычные письменные заявления?

– Это рискованно, – предупредил Глеб. – Чем больше информации мы предоставляем, тем больше возможностей для проверки и опровержения. Но, возможно, у нас нет выбора. Ситуация выходит из-под контроля.

Он был прав. Статья Карины уже вызвала волну обсуждений в социальных сетях и специализированных медиа. Люди задавали вопросы, выдвигали теории, анализировали доказательства. Некоторые коллекционеры выражали обеспокоенность, галеристы требовали разъяснений. История о «настоящем Алексе Фантоме» становилась главной темой дня в мире искусства.

Мы договорились встретиться с Димой и Глебом через час, чтобы разработать стратегию реагирования. Но едва я положил трубку, как телефон зазвонил снова. На этот раз это был незнакомый номер.

– Марк Белецкий? – мужской голос звучал уверенно и немного угрожающе. – Меня зовут Олег Савицкий. Я думаю, нам нужно поговорить о вашем… художнике.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Савицкий, который недавно заплатил миллион долларов за работу Фантома и предлагал эксклюзивный контракт, выбрал самый неподходящий момент для звонка.

– Добрый день, господин Савицкий, – я старался звучать спокойно. – Чем могу помочь?

– Я видел заявления этого Фомина и статью Карины Штерн, – Савицкий говорил медленно, взвешивая каждое слово. – И я не люблю, когда мои инвестиции подвергаются риску из-за скандалов или сомнительных историй.

– Я понимаю ваше беспокойство, – начал я. – Но заверяю вас, что претензии Фомина безосновательны. Мы уже работаем над…

– Не нужно заверений, Марк, – перебил меня Савицкий. – Мне нужна ясность. Я хочу знать, с кем имею дело. Кто такой Алекс Фантом? Настоящий Алекс Фантом.

Этот прямой вопрос застал меня врасплох. Савицкий не просто выражал обеспокоенность – он требовал правды.

– Как я уже говорил в Нью-Йорке, – осторожно начал я, – Фантом принципиально против раскрытия своей личности. Это часть его художественной практики, его философской позиции.

– Марк, – голос Савицкого стал холоднее, – я не буду повторять дважды. Я вложил миллион долларов в работу Фантома. Я рассматривал возможность значительных дальнейших инвестиций. И теперь я обнаруживаю, что человек, которому я доверил свои деньги и репутацию, может быть вымышленным персонажем или, что еще хуже, мошенником.

Я почувствовал, как сердце колотится. Савицкий был опасен – не только из-за своих денег и влияния, но и из-за своей прямолинейности. Он не принимал уклончивых ответов и не верил в артистические жесты. Он хотел знать правду, и он имел ресурсы, чтобы докопаться до нее.

– Я понимаю ваше беспокойство, – повторил я. – Но уверяю вас, что работа, которую вы приобрели, подлинная. Она создана художником, известным как Алекс Фантом, и имеет все сертификаты подлинности.

– Вы меня не слышите, – в голосе Савицкого появились нотки раздражения. – Меня не интересуют сертификаты или юридические формальности. Меня интересует правда. И я чувствую, что вы что-то скрываете. Это не располагает к доверию, Марк.

– Я не скрываю ничего, что имело бы отношение к подлинности работ, – ответил я, тщательно подбирая слова. – Анонимность Фантома – это его выбор, его художественная позиция. Я уважаю это решение и не могу его нарушить.

Пауза на другом конце линии была долгой и тяжелой.

– Хорошо, Марк, – наконец сказал Савицкий, и его голос звучал опасно спокойно. – Я дам вам время разобраться с этой ситуацией. Урегулировать претензии этого Фомина, успокоить рынок. Но помните – я не тот человек, с которым стоит играть. Если я обнаружу, что меня обманули, последствия будут… неприятными.

Он отключился, оставив меня в состоянии холодного ужаса. Савицкий только что произнес то, что фактически было угрозой. И у него были ресурсы, чтобы воплотить эту угрозу в жизнь – деньги, связи, влияние.

Я немедленно позвонил Диме и вкратце пересказал разговор с Савицким.

– Это плохо, – Дима звучал встревоженно. – Очень плохо. Савицкий не из тех, кто отступает. Если он начнет собственное расследование…

– Знаю, – я потер переносицу. – Мы должны срочно нейтрализовать Фомина. Это сейчас главная угроза.

– Я уже еду к Глебу, – сказал Дима. – Встретимся там.

Глеб был в состоянии, близком к панике, когда я прибыл в его офис. Он нервно расхаживал по комнате, периодически проверяя телефон.

– Это катастрофа, – говорил он. – Статья Карины вызвала цепную реакцию. Три коллекционера уже позвонили мне, требуя разъяснений. Галерея в Лондоне хочет отложить выставку Фантома, запланированную на осень. А этот Фомин продолжает публиковать все новые «доказательства».

Дима сидел за столом, просматривая что-то на ноутбуке:

– Он выложил еще несколько скриншотов переписки и фотографии якобы ранних эскизов для работ Фантома. И, что самое тревожное, он утверждает, что готов предоставить доступ к исходным файлам своих работ для технического анализа, чтобы доказать их идентичность с работами Фантома.

– Он блефует, – я покачал головой. – Не может быть никакой идентичности. Ты создавал все работы с нуля.

– Технически – да, – Дима задумался. – Но если он работал над похожими проектами, использовал схожие библиотеки и подходы… На уровне базового кода может быть достаточно сходства, чтобы создать впечатление связи.

Я почувствовал, как холодеет