NFT: Невероятно Фальшивый Тип - Эдуард Сероусов

в животе. Ситуация становилась все более опасной. Фомин действовал слишком уверенно, слишком организованно для обычного самозванца или охотника за хайпом.

– Кто он такой? – я повернулся к Диме. – Откуда он взялся? Как он узнал детали нашего процесса?

– Я продолжаю искать связи, – Дима вздохнул. – Но пока ничего конкретного. Никаких очевидных пересечений с нашим кругом общения, никаких прямых контактов. Просто художник средней руки, который внезапно решил заявить, что он настоящий Алекс Фантом.

– Он не мог просто так появиться, – настаивал я. – Должна быть какая-то связь, какое-то объяснение.

Глеб, который до этого молча слушал наш разговор, вдруг остановился:

– А что, если он работает на кого-то? Что, если его действия – часть более широкого плана?

– Ты о чем? – я нахмурился.

– Подумай сам, – Глеб подошел ближе. – Фомин появляется сразу после аукциона Christie's, когда Фантом достигает пика славы и стоимости. Он действует очень организованно, у него есть правдоподобная история и какие-то доказательства. Это не похоже на импульсивное действие человека, который просто решил привлечь внимание. Это больше похоже на спланированную атаку.

Я задумался. В словах Глеба был смысл. Timing появления Фомина был подозрительно идеальным – сразу после громкого успеха на аукционе, когда внимание к Фантому было максимальным.

– Кто мог бы стоять за этим? – спросил я. – Кому выгодно дискредитировать Фантома?

– Конкуренты, – предположил Глеб. – Другие художники или галереи, завидующие его успеху. Или коллекционеры, которые не смогли приобрести его работы и теперь хотят снизить их стоимость.

– Или Савицкий, – тихо сказал Дима.

Мы с Глебом повернулись к нему.

– Савицкий? – я был ошеломлен. – Зачем ему это? Он только что заплатил миллион за работу Фантома.

– Именно, – Дима поднял глаза от ноутбука. – И сразу после этого он предложил вам эксклюзивный контракт, который вы не приняли. Может быть, это его способ оказать давление? Создать кризис, чтобы затем предложить решение – свою защиту и поддержку в обмен на контроль?

Я обдумал эту версию. Она была логичной, но страшной. Если Савицкий действительно стоял за Фоминым, это означало, что мы столкнулись с противником гораздо более опасным и ресурсным, чем предполагали изначально.

– Это возможно, – медленно сказал я. – Но у нас нет доказательств. И мы не можем обвинить миллиардера в организации заговора без твердых оснований.

– Конечно, нет, – согласился Глеб. – Но эта версия объясняет timing и организованность атаки. И, что более важно, она подсказывает возможное решение.

– Какое? – спросил я.

– Принять предложение Савицкого, – Глеб пожал плечами. – Если он действительно стоит за Фоминым, то, получив то, что хочет, он уберет эту проблему. Если нет – мы все равно получим влиятельного защитника, который поможет нам справиться с кризисом.

Я покачал головой:

– Это шантаж. Мы не можем поддаться.

– Но у нас может не быть выбора, – возразил Глеб. – Ситуация выходит из-под контроля. Фомин продолжает публиковать «доказательства», медиа подхватывают историю, коллекционеры начинают беспокоиться. Если мы не найдем решение быстро, все может рухнуть.

– Прежде чем принимать такие решения, нам нужно больше информации, – сказал Дима. – Я продолжу исследовать Фомина, искать возможные связи с Савицким или кем-то еще. А пока нам нужно публично реагировать на текущую ситуацию.

Мы обсудили стратегию и решили, что я дам развернутое интервью одному из ведущих арт-изданий, в котором подробно опровергну претензии Фомина и подтвержу аутентичность работ Фантома. Глеб свяжется с ключевыми коллекционерами и галеристами, чтобы успокоить их и предотвратить панику. Дима займется техническим анализом, чтобы подготовиться к возможной экспертизе работ.

Но даже когда мы разработали этот план, я чувствовал, что мы теряем контроль над ситуацией. События развивались слишком быстро, слишком непредсказуемо. Фантом, которого мы создали как инструмент для заработка и признания, превращался в нечто большее – в поле битвы, где сталкивались интересы различных игроков, многие из которых были гораздо мощнее нас.

Следующие дни прошли как в лихорадке. Я давал интервью, выпускал заявления, общался с журналистами и коллекционерами. Глеб проводил встречи с партнерами, пытаясь сохранить их доверие. Дима работал над техническим анализом и продолжал расследование относительно Фомина.

История о «настоящем Алексе Фантоме» стала главной темой в мире искусства. Медиа освещали конфликт с жадным интересом, эксперты высказывали различные мнения, люди в социальных сетях строили теории и выбирали стороны.

Фомин продолжал публиковать все новые «доказательства» своего авторства – скриншоты переписки, фотографии эскизов, даже видео процесса создания работ, визуально похожих на работы Фантома. Он давал интервью, в которых подробно рассказывал, как был «обманут своим бывшим партнером», как его идеи и стиль были «украдены» для создания Фантома.

Наши попытки дискредитировать его наталкивались на проблему – у нас не было конкретных доказательств, опровергающих его версию. Мы могли лишь настаивать на официальной версии о Фантоме, которая сама по себе была размытой и таинственной из-за нашего желания сохранить анонимность.

На пятый день кризиса Дима наконец нашел что-то конкретное:

– У меня есть зацепка, – сказал он, когда мы встретились в моей квартире. – Фомин действительно работал над проектами цифрового искусства, похожими на ранние работы Фантома. Но не сам – он сотрудничал с программистом по имени Алексей Неверов.

– И? – я не видел, к чему он клонит.

– Неверов работал в той же IT-компании, что и я, три года назад, – объяснил Дима. – Мы не были близкими друзьями, но пересекались на корпоративах и в общих проектах. Он мог знать о моих экспериментах с генеративным искусством, о моих подходах к программированию.

Я почувствовал, как по спине пробежал холодок:

– Ты думаешь, он связан с Фоминым? Рассказал ему о твоих методах?

– Возможно, – Дима кивнул. – Это объяснило бы, откуда Фомин знает технические детали, которые мы нигде публично не обсуждали. Если Неверов работал с ним над похожими проектами и использовал те же подходы, что и я…

– Это подрывает его претензии, – я начал понимать. – Он не «настоящий Фантом», украденный его партнером. Он просто работал с человеком, который знал некоторые твои методы.

– Именно, – Дима кивнул. – Но доказать это сложно. Я не могу открыто заявить о своей роли в создании работ Фантома, не разрушив всю легенду.

– Может быть, нам не нужно доказывать это публично, – задумался я. – Может быть, достаточно связаться с Фоминым напрямую, показать, что мы знаем о его связи с Неверовым, и предложить ему отступить?

Дима покачал головой:

– Это рискованно. Он может записать разговор и использовать его против нас. Любое прямое общение с ним может дать ему новые аргументы или информацию.

Он был прав. Прямой контакт с Фоминым мог только усугубить ситуацию. Но бездействие было не лучшим вариантом – каждый день, когда его претензии оставались без эффективного