В верховьях «русской Амазонки»: Хроники орнитологической экспедиции - Евгений Александрович Коблик

– скорее как большая собака. Никогда не подумаешь, что у столь изящного и грациозного создания такой грубый голос! При виде людей косуля обычно панически удирает в кусты, то и дело выполняя великолепные прыжки почти в человеческий рост. Как и везде за Уралом, население непочтительно кличет косулю козой или козлом (если с рогами).

Однажды холодным майским утром на краю Бикино-Алчанской мари я наблюдал за парой только что прилетевших ястребиных сарычей – странных пернатых хищников, предпочитающих охотиться на лягушек. Сарычи летали надо мной, выводя свое заунывное «ки-квуии, ки-квуии», как вдруг совсем близко, со стороны лесистой поймы Алчана напротив впадения Култухи (Улитки), загавкала косуля. Я не удержался и что есть мочи гавкнул в ответ. Животное ответило уже ближе.

Забыв о птицах, я начал выманивать косулю на марь, и она легко повелась. Вот показалась из кустов, идет по звериной тропе среди багульника, глядя прямо на меня красивыми темными глазами, но совсем не чуя опасности. Ищет соперника. Стоя совершенно открыто, замерев, я продолжал смотреть на приближающийся объект в бинокль. Крупный самец, рога полностью сформированы, но пока в пушистых бархатных чехлах. Шерсть еще зимняя – грубая и серая, на крупе большое белое пятно, но на морде и шее началась линька – появились рыжие «проплешины».

«Перелаивались» мы довольно долго. «Козел» приблизился ко мне на три метра, я решил наконец подкрутить колесико резкости бинокля пальцем. И его тут же как ветром сдуло, лишь через минуту от устья Култухи донеслось одиночное сдавленное гавканье. Обиделся!

Каникулы в верховьях Бурливой не затянулись. Снова угрожающе надвинулась мгла, на этот раз с востока. Мы лихорадочно свернули лагерь, стараясь успеть посуху, и тронулись в путь во второй половине следующего дня, навстречу наползающему ненастью. Несколько дней прошли как под копирку – душные, серые, дождливые. Небо сочилось влагой. Явно теплый атмосферный фронт пришел, будь он неладен! То ли дело фронт холодный – один день катаклизма, а потом снова устанавливается ясная, но заметно более прохладная погода.

Пойма в зеленой оправе чозений быстро сузилась, то справа, то слева пошли прижимы, заставляющие многократно форсировать быструю реку. Из-за переправ мы теряли темп передвижения. Чтобы на скользких камнях не сбило течением, когда вода поднимается по бедра, приходилось опираться на крепкие шесты, вырубленные в ивняке или ольшанике. Ими же прощупывали дно перед собой. Тяжелые рюкзаки, к счастью, придавали остойчивость, хотя в раструбы сапог захлестывало то и дело. Пару раз все же кого-то опрокидывало и несло течением, пока не удавалось закрепиться за камни на дне. Главное – уберечь оптику на шее! На излучинах-кривунах старались срезать путь сквозь лопухи белокопытника, целиком скрываясь под их плотным пологом. По участкам коренного берега вилась охотничья тропа – старая, заросшая, заваленная буреломом. Мы то теряли ее, то снова находили.

В один из дней мы даже поднялись от реки по небольшому ключу до сопки Синепальная, покрытой черным пихтачом и осинником со все еще розоватыми молодыми листочками. Ох и любит Костя карабкаться на господствующие высоты! Но очередная сопка разочаровала: в сизом ненастном мареве панорамы оказались так себе, моря не видно. А крупный кедровый стланик окончательно вымотал силы – километры ступаешь по изогнутым дугой стволам на высоте полтора метра над твердой землей, продираясь сквозь плотную хвою на уровне лица. Одно неверное движение – и ухаешь вниз, а потом долго выбираешься, подтягиваясь, как на турнике или шведской стенке! Всем довольно быстро надоела игра в Тарзанов или шимпанзе, тем более что фоновый состав птиц на сопке не представлял ничего нового – типичный для уже обследованных горных хвойников.

Иное дело – спуск по долине, постоянно сулящий ботанические и зоологические новости. Горный ильм постепенно сменился долинным, или сродным, появились разнолистная лещина, маньчжурская липа, актинидия, амурский виноград и еще одна лиана – древогубец, или краснопузырник. Прибавилось желтого клена, всюду росли черноклен приречный, очень похожий на наш татарский клен, раскидистый клен моно с красивыми глубоко вырезанными листьями и зеленокорый клен-липа – наоборот, с цельными листовыми пластинками.

На илистой няше берегов мы стали натыкаться на цепочки следов амурского кота и харзы (вот уж кого ни разу за все сезоны не удалось увидеть, а так хотелось!). Медвежьи пятерни, «мины», покопы, погрызы и задиры на деревьях давно уже встречались в изобилии – реку посещали и медведицы с медвежатами, и здоровущие (судя по метинам на трехметровой высоте) самцы. Обнаружили мы и довольно свежий тигриный след.

К обычным средним щитомордникам, сворачивающимся пестрыми блинами в нишах камней, прибавились уссурийские – более стройные, с глазчатым рисунком, броскими белыми бровями и губами, придающими стреловидным головам особенно зловещее выражение. Эти предпочитали влажные места у самой воды и прекрасно плавали.

Чем ниже мы спускались, тем больше становилось толстоклювой пеночки и синей мухоловки, добавились дубоносы и белоглазки, широкороты и сизые дрозды, вальдшнепы и чечевицы. Вечерами над сопками токовали большие козодои, их размеренное механическое «тюп-тюп-тюп-тюп…» очень отличалось от слитных сухих трелей нашего западного козодоя. В долине Бурливой, как и на Зевинском плато, до нас еще не ступала нога орнитолога, так что эта рекогносцировка была первой, и любые сведения о составе птичьего населения представлялись весьма ценными. В таких местах всегда жалеешь, что нет в составе отряда ботаника, энтомолога… И это как минимум! Впрочем, Юра время от времени совал какие-то растения меж листочками дневника, чтобы потом отдать жене на определение. Понемногу ловил он и бабочек.

Как-то ночью, не давая заснуть, орала длиннохвостая неясыть. Лаяла, гукала, сипела, свистела, откуда-то ей высоким улюлюканьем отзывались птенцы. Описанная по экземплярам с Урала и потому называемая по-латыни (а нередко и по-русски) уральской, длиннохвостая неясыть на «исторической родине» как раз сравнительно немногочисленна. Вот на Дальнем Востоке это фоновый вид сов, уступающий численностью разве что восточной сплюшке.

Поискали толстое дерево с дуплом, но сова неожиданно слетела со старого гнезда, явно принадлежавшего хохлатому осоеду. Юра удивился – очень редко «длиннохвостина» гнездится не в дуплах, а в чужих гнездах. Судя по свежим остаткам добычи и погадкам, гнездо было обитаемым, но заснять выводок совы не представлялось возможным – слишком высоким и густым оказался кедр. А на березе, росшей в 10 м от лагеря, устроил гнездо восточный канюк, и тут уж Юра без помех поснимал на видео подросших птенцов.

Предприимчивая сова

Паутинные сети для ловли птиц мы поставили вроде бы недалеко от лагеря, но маршрут к ним из-за причуд местности