В верховьях «русской Амазонки»: Хроники орнитологической экспедиции - Евгений Александрович Коблик

имеешь, где и в каких условиях заночуешь, а все, что нужно для самого простого бивака, упаковано за плечами – твоими и твоих товарищей. А уж как сложится завтрашний и послезавтрашний дни, вообще стараешься не загадывать.

Стартовав с Зевы в многодневный пеший поход, все четверо как-то примолкли, невольно ушли в себя, отдались внутренним ощущениям. Холодок разнообразных предчувствий рождался у меня где-то под ложечкой.

Несмотря на строгую экономию, рюкзак у каждого весил около 32 кг, и больше половины веса занимали равномерно распределенные продукты. Оступившись и упав, с таким рюкзаком уже не встанешь – нужна помощь соратников. Да и забрасывать рюкзак на спину в одиночку не получалось – присел, вделся в лямки, а дальше тебя рывком поднимают за руки. Грела лишь мысль, что с каждым днем рюкзаки будут немного легчать.

Если не считать последнего куска сала и нескольких банок тушенки, взятых в качестве НЗ, продукты сухие, вроде бы не тяжелые и не очень объемные. Рис, гречка, сухое картофельное пюре, рожки (их взяли минимум – много места занимают). Ландорики на первые дни, немного муки и растительного масла. Юкола, бульонные кубики, соль, перец, чай. Опостылевший сахарозаменитель в крохотных белых таблетках (чай с ним, помимо сладости, приобретал противный горьковатый привкус и совсем не придавал энергии – калорий-то не было). Все рассчитано впритык на 15–20 дней.

Личное снаряжение у всех примерно одинаковое: спальники, коврики, минимальный запас одежды и обуви на разную погоду, ножи, бинокли. Помимо этого два спиннинга, два ружья, патроны. Костя с Юрой распределили между собой тяжелую аппаратуру для съемок: камеры, треноги, запас заряженных аккумуляторных батарей, кассет и прочее. От генератора с запасом бензина пришлось отказаться до возвращения на Зеву. От Юриного скрадка – тоже.

Мой экстра-груз – сети, веревки, инструменты и принадлежности для таксидермии. Кроме того, я нес палатку в чехле, примотанную к рюкзаку снаружи. Ограничились большой дуговой – в ней в тесноте, да не в обиде помещались все четверо. Николай тащил топор, пилу, посуду и все костровое оборудование. Единственный из нас, он остался верен видавшему виды брезентовому рюкзаку типа «пузырь», с оттопыренными боковыми карманами, любовно называл его «моя котомка». Милое, очень арсеньевско-федосеевское словцо, все равно как суп старорежимно называть похлебкой.

У остальных были высокие современные рюкзаки типа «труба», без карманов, но с большим верхним клапаном, широкими лямками и поясной обвязкой, упругими железными полозьями вдоль спины, прочным кордовым покрытием защитного цвета. Внутрь мы вставляли свернутый трубкой пенополиуретановый коврик-каремат, сразу придающий рюкзаку форму цилиндра, а потом – огромный полиэтиленовый мешок, наполненный вещами и тщательно завязанный (от дальневосточных ливней никакой корд не спасает).

Вообще, для середины 1990-х экипирована экспедиция была отлично, надо отдать должное усилиям Кости. Пять лет назад мы начинали исследования на Бикине еще с брезентовыми высокобортными палатками без кольев, тентов и тамбуров, брезентовыми же рюкзаками-«пузырями», тяжеленными резиновыми надувными матрасами вместо легких пенок-карематов. Мазались «Дэтой» из пузырьков и тюбиков – репеллентов-спреев еще не было. Тем более не было духовитых спиралек-курительниц.

Сейчас – другое дело! Походные технологии за короткий промежуток времени шагнули далеко вперед. Во всяком случае, палатку-купол с каркасом из перекрещивающихся гибких сборных дуг, с непромокаемым низом, двумя образованными тентом тамбурами и двумя застегивающимися на молнию полукруглыми входами я оценил по достоинству после первых же ночевок. Я уж молчу про новое цифровое видеооборудование и только-только начавшие появляться у продвинутых полевиков навигаторы GPS! А вот цифровой революции в фотоделе в те годы по большому счету еще не случилось. Фотографировали мы по нынешним меркам скупо – экономили дефицитную цветную слайдовую пленку ORWOchrom. Зато механические фотоаппараты не требовали батареек!

Плато явно не хотело нас отпускать. Волнами насылало то дождь, то град, то туман. Пока идешь, относительно тепло, хотя все промокли до нитки – снаружи от дождя, изнутри от пота. От энцефалиток валит пар, плечи и руки немеют от лямок, пережимающих сосуды. Да еще спотыкаешься на валежинах и колдобинах, то и дело теряешь равновесие, падаешь, а встать с тяжелым рюкзаком – целая проблема.

Вокруг, насколько хватало глаз, тянулся частый угнетенный и преждевременно одряхлевший ельник-пихтач с тонкими полузасохшими стволами и голыми вершинами. Километров через шесть впереди забрезжил долгожданный просвет, еще рывок – и вот мы уже на бровке. Вдоль обрыва, словно часовые, стоят разлапистые каменные березы, в ложбине у ручейка пробиваются папоротник и чемерица, проглядывают темно-зеленые коврики сердцевидных листьев майника. Дальше – крутой спуск, внизу все, как молоком, затоплено туманом, сверху продолжает лить. Ничего не поделаешь, не разведав прохода, туда пока не сунешься, придется ставить лагерь здесь.

Как только сбрасываю рюкзак – спина сразу дубеет от холода, зубы начинают выстукивать замысловатую дробь. Мокрая одежда липнет к телу, высасывая остатки тепла. Голова соображает туго, накатывает оцепенение. Свалили вещи под огромной густой козьей ивой – хоть не так заливает. Сноровистый Николай первым делом принимается натягивать широкий полиэтиленовый тент, потом соединенными усилиями ставим палатку. Собираем сочащиеся влагой дрова, с четвертой попытки, с применением бересты и прочих ухищрений, разжигаем костер. Он еле чадит, и старания обсушиться тщетны. Правда, кашу с тушенкой сготовить все-таки удалось, даже подгорела немного. Усевшись на корточки в кружок, быстро едим из одного котелка и мокрые залезаем в мокрую палатку.

Не спустились мы и на следующее утро – внизу по-прежнему стояло «молоко», но над нами – небо в легких клецках облачков с голубыми просветами. Развесили промокшие вещи на ветерке, всухомятку перекусили салом с ландориками и, пользуясь представившимся случаем, двинули на близкую Царь-сопку. Она оказалась круче прежних: продирались вверх сквозь переплетение скрученных в бараний рог стволиков ольхи, рябины, ерника, стланика и еще бог знает чего. Зато наверху – красота, никакой плоскости, острый гребень, переходящий в пик, а на склоне камни и альпийские лужайки с рододендронами и баданом. На запад и север простиралось знакомое плато с пупырями уже покоренных вершин – Зевинской и Кузнецова, на востоке и юге, за постепенно понижающимся горным хаосом, угадывалась глубокая синь Японского моря. Оттуда слышался мерный рокот колыхаемой ветром горной тайги.

– Тумана-то уже нету внизу… – задумчиво протянул наблюдательный Юра.

– Так, быстро слезаем с сопки, не обедаем, снимаем палатку и вниз до темноты, насколько хватит сил! – привычно распорядился Костя.

Ему-то что, он двужильный!

Сказано – сделано!

Неимоверно тяжелым выдалось самое начало спуска. Как назло, и дождь опять зарядил. В какой-то момент пришлось лезть почти вертикально вниз на четыре метра через мокрую каменную горловину с водопадом. Примерно такой же слалом от Наклонной мари мы