В верховьях «русской Амазонки»: Хроники орнитологической экспедиции - Евгений Александрович Коблик

В Сибири ландорики – повсеместное название лепешек, выпекаемых в полевых условиях. Настоящие, правильные ландорики, похоже, имеют более сложную рецептуру: дрожжевое тесто, яйца, сахар, часто начинка из рыбы, мяса, лука, грибов, черемухи, брусники. Этимология загадочного названия трактуется разноречиво. Обычно оно возводится к слову «ландрин», обозначающему фирму московского кондитера XIX века – выходца из новгородского села Ландры. Но до революции ландрином, ландринками называли леденцы типа монпансье в круглых жестяных баночках, а никак не мучные изделия.

А вот на острове Врангеля меня уверяли, что название полевой выпечки пошло из геологических партий, работавших полвека назад на реке Ландро или Ландоро – то ли на Чукотке, то ли в Магаданской области. Как бы то ни было, уютное слово «ландорики» с моей легкой руки вошло в наш походный быт.

Пару лет назад я и сам приобщался к таинству стряпанья лепешек. Учил меня Василий Иванович – бичеватый мужик с бельмом на левом глазу, исполнявший обязанности гидролога на метеостанции Родниковая (Ганцанза) в среднем течении Бикина. Мы с Костей приплыли туда с протоки Ниоло на резиновой лодке и несколько дней проводили учеты в окрестностях, поднимаясь с ночевками вверх по левому притоку Дунгузе (Оморочке) до хребта Боголадза – водораздела с бассейном Большой Уссурки. На метеостанции наблюдался дефицит персонала, всего два человека с трудом управлялись с работой по напряженному графику. Зато в нескольких бараках окрест базировались группы молодых удэгейцев-корневщиков, заготавливающих «кок» (элеутерококк) и прочие целебные дикоросы. Те по большей части бездельничали, охотились, рыбачили, лишь изредка отправляясь на промысел ценных корней.

Между вахтами на Бикине, Дунгузе и протоке Ганцанза Василий Иванович умудрялся виртуозно наклюкиваться разведенным спиртом под мелко нарезанную сырую изюбрятину с черемшой, но в трезвом состоянии обычно бывал деловитым и собранным. Он разводил муку до густо-сметанной концентрации, гасил соду несколькими каплями уксуса и выпекал лепешки на большой сковороде на печке-буржуйке. После пары уроков я и сам наловчился так делать и весь остаток сезона пек на печке или на углях костра круглые румяные караваи, которые мы затем резали на ломти. За один прием получалось пять-шесть больших лепех.

Николай замешивал тесто куда круче, не использовал уксуса, экономил масло. Лепешки у него получались меньше, но пышнее и воздушнее, с сухой шершавой корочкой. А главное – он заранее делал несколько параллельных надрезов на тесте, чтобы испеченные ландорики легко ломались на порционные куски. Эта технология была проще, более пригодна для костра, и я с удовольствием скорректировал свои навыки в полевой выпечке. В следующий сезон я раз в неделю выпекал примерно по дюжине лепешек уже по рецепту Николая.

Как водится, покидать ставшее уже обжитым место было нелегко морально и физически. Вечером накануне отплытия разразилась сильная гроза. Космы ливня с восточным наклоном хлестали всю ночь и только на рассвете втянулись обратно в тучи. Промозглым утром пришлось собирать лагерь по-мокрому. Но что делать, оттягивать старт мы уже не могли! Все вещи рассортировали на две кучи: что берем с собой к морю и что оставляем на Зеве и используем по возвращении. В дефицитные гермомешки засунули спальники, аппаратуру, комплекты сухой одежды. Остальное замотали слоями полиэтилена. К полудню, наконец, загрузили лодки и тронулись. Нам с Николаем опять досталась тяжелая бочка с провизией.

Учтя предыдущие трудности, мы несколько сменили тактику сплава. Костя и Юра с более легкой лодкой шли впереди, еще покашливающий Николай и я – следом. Чтобы избежать мелей, совались в разные рукава реки, иногда это помогало – проскакивали легче. Как назло, начался небольшой дождик, который через час уже шаблонно превратился в ливень с градом. Не успели опомниться, как промокли с головы до пят, несмотря на плащи, сильно стеснявшие движения. Продрогли – зуб на зуб не попадал. В неожиданно глубоких местах несколько раз зачерпывали в поднятые до бедер сапоги, а плюхнувшись в лодку на стремнинах, тоже не испытывали облегчения – на дне скопились лужи, по баллонам потоком стекала вода с наших плащей. Николай тихо бурчал в бороду: «И что ж я дома-то рыбацкий комбинезон оставил?! Оранжевый… Как бы сейчас пригодился!»

Коварное дно Зевы изобиловало плоскими камнями, на которые намертво садились груженые лодки. Через борта тут же начинали перехлестывать бурлящие струи. Еще счастье, что у нас были резиновые плоскодонки, хотя управлять ими оказалось труднее, чем более узкими и длинными лодками. Деревянную посудину на таких коргах, наверное, разбило бы в щепки. Ниже руин фанзы Обера Зева прорезала себе русло в каменном ложе, шли вдоль прижимов, поросших лишайниками валунов. На излучинах амфитеатрами вставали красивейшие аянские ельники с доносившимися из них голосами синехвосток и мугимаки. Из каменных россыпей то и дело раздавалось резкое «спрысь» пищух-сеноставок. Один раз из-за поворота с южной стороны показалась Царь-сопка высотой под 1300 м – просто близнец Фудзиямы.

Погода оставалась мерзкой. Когда мы причаливали у засеченного по GPS болотистого устья Барсуковки – маленькой речки, скорее ручья, по которому планировали дальнейший маршрут, – пошел град размером с горох. От нашего прежнего лагеря мы преодолели по прямой лишь семь километров, но с учетом излучин-кривунов это расстояние можно было смело удвоить. Ставить лагерь уже не хватило сил, и мы кое-как натянули полиэтилен на каменистом склоне.

Сырая знобкая ночь прошла неважно – из-под полиэтилена все сползли по склону почти в Зеву, встали разбитые, с головной болью. Николай принялся за сооружение очередного лабаза на сваях и лестницы к нему, остальные сдували и складывали лодки, окончательно перепаковывали рюкзаки для двухнедельного пешего похода. Наконец забросили бочку с продуктами, лодки и прочие вещи на возвышающийся более чем на три метра помост, перевязали все стропами, впряглись в рюкзаки и потянулись вверх по ручью.

От реки нас провожала могучая симфония птичьих голосов: издавали вибрирующие трели соловей-свистун и бледноногая пеночка, доносились чеканные металлические строфы синего соловья, перебивающие мягкий перелив таежной мухоловки, слышались пулеметные очереди корольковой пеночки. Ровно в полдень 4 июня начался следующий этап нашей экспедиции. Пока все шло более-менее по плану, из графика мы выбились совсем чуть-чуть.

Часть 2

К морю и обратно

Я не встречал человека, который, отправляясь в Неведомое, был бы полностью безмятежен и спокоен за свою дальнейшую судьбу. Одно дело знать, что даже самый тяжелый маршрут рано или поздно закончится и тебя ждет более-менее обустроенный лагерь или балок, надо только напрячься и дойти. Другое – когда ты понятия не