В верховьях «русской Амазонки»: Хроники орнитологической экспедиции - Евгений Александрович Коблик

Хворобы

Как-то на протоке Ниоло у меня зверски разболелся зуб. Из левого нижнего коренного вывалилась старая пломба, и неубитый нерв в открывшемся дупле дал жару. Боль становилась все острее, анальгин и прочие болеутоляющие помогали слабо. Пару ночей я не спал вовсе, во время острых приступов буквально лез на стену.

В отчаянии я решил использовать для убийства расшалившегося обнаженного нерва мышьяк (точнее – мышьяковый натр), который в растворенном виде всегда применял для протравки птичьих шкурок перед их набивкой. Мышьяк надолго защищает музейные коллекции от жуков-кожеедов. Высыпал из баночки несколько белых крупинок и засунул их в зуб, заткнув дырку ватным тампоном. Уповал на то, что мышьяк, правда не в такой концентрации, традиционно используют в стоматологии, а многолетние занятия таксидермией понизили мою чувствительность к яду – раствор мышьяка, так или иначе, попадает на пальцы, а оттуда и в рот.

Через час боль начала чудодейственным образом утихать, а ротовая полость наполнилась мерзким ядовитым привкусом, просочившимся сквозь вату. На следующее утро я был полностью в норме, зуб не болел совсем, признаков отравления тоже не было. Конечно, этот зуб я в конце концов потерял, осенью пришлось ставить на обломки коронку, но полевой сезон отработал без дальнейших проблем.

В предыдущем сезоне на Ниоло серьезно болел Костя. У него внезапно началась лихорадка со скачками температуры, он глотал антибиотики, потом окончательно свалился и более суток пролежал в избе практически без сознания. Временами я расталкивал его, принося то горячий бульон, то чай, он смотрел на меня мутным взором, безропотно глотал питье и снова забывался. Симптомы очень напоминали энцефалит, и я порядком струхнул. Конечно, мы были привиты от среднестатистического клещевого энцефалита, но на Дальнем Востоке сходных по проявлениям опасных заболеваний отмечали множество: японский и комариный энцефалиты, разнообразные риккетсиозы, болезнь Лайма, лихорадка цуцугамуши и прочие.

До прибытия удэгейской лодки из Красного Яра оставалась почти неделя, других средств выбраться в цивилизацию не было. В довершение всего пришел тайфун, принесший пронизывающий ветер и дождь. Я бросил сооружение плота для переправы через преграждающую путь на сопку протоку и отходил от избы с заболевшим напарником, только заслышав гул далекого лодочного мотора. Тогда я выскакивал на стрелку Ниоло и палил в небо из Костиного ружья. Однако звук выстрелов относило ветром, а лодки проходили основным фарватером, невидимые за длинным островом. Рев мотора безнадежно затихал ниже по течению, и вот уже только ветер завывал в кронах, плескались волны, где-то с грохотом падали деревья да громко скрипели челюсти древоточцев в сухих стволах возле избы.

К моему огромному облегчению, через день Костя очнулся, слабый как младенец, но без жара и лихорадки. А еще через два дня, с улучшением погоды, мы нашли в себе силы совершить рекогносцировочную вылазку с ночевкой у костра в сопки к северу от нашего острова. Что это было, никто так и не понял, вероятно какая-то комариная лихорадка. Через месяц подобный приступ, только слабее, случился с Костей в Москве. А еще через месяц все повторилось у него в экспедиции в Монголии, еще слабее. Больше приступов не было. С тех пор анализы крови Кости всегда вызывали неподдельный интерес медиков, неизменно обнаруживавших там странные антитела к неведомой науке инфекции.

Вообще же, острый энцефалит может проявиться совершенно внезапно. Даже у местных жителей, слабо восприимчивых к этому недугу. Они пьют молоко коров, подвергающихся нападениям в том числе заразных клещей, и у них вырабатывается нечто вроде естественного иммунитета. Как-то раз на маршруте в окрестностях Охотничьего мы услышали вертолет. Вот он показался из-за елок и стал снижаться в направлении аэродрома поселка. Регулярные рейсы сюда отменили после краха советской власти, представить себе спецзаказ при нынешней дороговизне винтокрылых машин было трудно. Оказалось – срочный санрейс, борт забрал Татьяну, жену начальника метеостанции, с явными симптомами энцефалита, уже в бессознательном состоянии. А накануне мы вместе ужинали на станции, правда она быстро ушла к себе, сославшись на небольшую слабость и головную боль.

Первый день календарного лета ознаменовался сильнейшим заморозком. В половине седьмого утра все было в инее, вывешенные сушиться энцефалитки хрустели, сантиметровой толщины лед в ведре и на лужах стаял только к 11 часам. На учете мне символично встретился первый сибирский жулан – вестник лета, прилетающий на места гнездования одним из последних. Настоящий «мистер Икс» – в черной, словно шелковой маске, идеально пригнанном фраке кофейного тона и жилетке изысканного кремово-желтого оттенка. Я вообще очень люблю сорокопутов, этих маленьких разбойников, с красивыми сочетаниями цветов всегда аккуратного гладкого оперения. Днем ненадолго наступила жара, как раз случился повод помыться и постирать, но потом небо затянуло и резко похолодало, к 7 часам все опять влезли в телогрейки.

Не удалось нам стартовать и на следующий день. Юра и Костя обнаружили какие-то неполадки с питанием камер и до вечера провозились, выявляя причины и по возможности устраняя их. Я, спустившись к затону, в который раз проверял и чинил пострадавшее дно лодки. Без протирки спиртом плохо держались заплаты, и я снова и снова обезжиривал поверхности перед склеиванием, используя для этого остатки водки.

Опять было тепло, весело зеленели юная трава, листва и хвоя. Вода в Зеве заметно упала, но мы еще не знали, на руку ли нам это. Над рекой реяли стайки охотящихся стрижей-колючехвостов, и не зря: сонм разнообразных насекомых буквально роился – мухи, осы, мелкие дикие пчелы, пилильщики нескольких видов. Начали ощутимо покусывать комары – обычные шустрые кулексы и аэдесы, не такие «тормоза», как теобальдии. Всюду ползали муравьи, гусеницы, пауки, божьи коровки, долгоносики.

Николай перестал сипеть и кашлять, благополучно поднялся с одра болезни и вознамерился напечь лепешек в дорогу с запасом на несколько дней. Мешок сухарей давно закончился, да и не потащишь большой объем в многодневный пеший маршрут по пересеченной местности. Собственно, мы и брали сухари лишь на первые недели относительно стационарной работы. Раскисшие еще во время первого сплава сухари мы потом неоднократно сушили, но они снова набирали влагу в туманные и дождливые дни. А окончательно заплесневевшие остатки пришлось выкинуть. Уже дважды Николай пек на костре круглые лепешки из пшеничной муки с небольшим количеством соли и соды. Изумительно вкусные с пылу с жару, они и зачерствевшие были очень даже ничего, и хватало их надолго. В этот раз он замесил тесто на березовом соке, который несколько дней собирал вокруг лагеря.

Ландорики

Результат кулинарных изысков Николая я по привычке называл северным словцом «ландорики».