Миленький ты мой - Мария Метлицкая

Разбудив Дину, я шла в нашу комнату и будила любимого. Он, не открывая глаз, хватал меня за руки и пытался «увлечь». Я смеялась, конечно же, вырывалась и цыкала:

– Тише! Ты что, очумел? Она уже встала!

Тогда он вздыхал, открывал глаза и… улыбался!

– С добрым утром, любимая!

Валентин говорил такие обычные и нормальные слова, которые вряд ли удивили бы нормальную женщину. А вот меня… они не просто удивляли – меня они… приковывали, парализовывали. Я замирала, застывала и у меня перехватывало дыхание. Я боялась выдать себя, обнаружить. Сделав глубокий вздох, я «навешивала» на лицо строгий вид и грозила пальцем: «Опоздаешь – завтрака тебе не видать!»

И тут же выскакивала за дверь – отдышаться. Прийти в себя.

Потом мы завтракали, беседовали, обсуждали дела и планы – все, как в обычной семье. В семье, где есть доверие и любовь.

Валентин собирался на работу, и я повязывала ему галстук. Этой премудрости я научилась по картинкам в журнале «Работница». Правда, не сразу. Но мы всему учимся постепенно. И в том числе – быть счастливыми.

Валентин уходил на работу, а я принималась за домашние дела: обед, уборка и прочее. Дина играла в саду – каникулы. А потом я бежала на работу. В школу. Конец августа, все учителя уже на местах – подготовка к учебному году. Дину я иногда брала с собой. А иногда заводила к бабушке. В дом я не заходила – да меня и не приглашали. Старуха, увидев Дину, выползала на крыльцо и всем видом показывала, что меня она не замечает. Ну что ж, наплевать! Наплевать мне на чужую старуху. Кто она мне? Бывшая теща моего мужа?

Впрочем, мужем моим он пока не был. Не был по документам. А так – да, разумеется! Мы давно считали себя мужем и женой. А на все остальное мне наплевать! На штампы в паспорте, на свадьбы – я ведь не девочка! И в белом платье уже, кстати, я пофорсила.

Я не ходила тогда – летала. Мне казалось, что ноги мои стали легкими и послушными. Послушными стали волосы. Все мое тело служило мне и радовало меня – упругое, легкое, податливое и… желанное. Это я чувствовала каждую ночь.

А вот дальше… Дальше я попытаюсь обо всем коротко. Постараюсь короче. На большее меня просто не хватит. Коротко, да. Чтобы не рассусоливать.

Все это продолжалось три месяца. Ровно три месяца. Всего три месяца. Три месяца я пекла оладьи, заводила пироги, крутила банки с компотами на зиму – Дина любила сладкий компот. Три месяца я гладила рубашки и брюки, пританцовывая с горячим утюгом и напевая вполголоса. Три месяца я мыла полы и у меня ни разу не заныла поясница. Три месяца я причесывала свою девочку и заплетала ей косы – французскую, «рыбий хвост» и «веретено». Три месяца я, самая счастливая, засыпала в объятиях любимого мужчины и просыпалась снова счастливой…

Три месяца. Всего три месяца… Или не так? Три месяца?! Да ничего себе! Целых три месяца? Три месяца абсолютного счастья? А не много ли? Для нее? Для этой… Убогой? С червем внутри? Огромным, как солитер!..

В середине ноября я уже планировала встречу Нового года. Первого Нового года с семьей! Я даже хотела мотануть в столицу и накупить подарков любимым: Валентину – часы и рубашки. Дине – новые кофточки и зимние сапоги. Денег я подкопила. И конечно же, всякие вкусности! Например, достать копченой колбаски к столу и красной икры. Соленой рыбы и хороших конфет. Привезти огромный торт! Но торт точно испортится… Сама испеку! Апельсинов – конечно! Мандаринов, бананов – всего! Всего, что порадует моих дорогих и любимых.

И еще нужно непременно украсить наш дом – наш первый, совместный, семейный дом. Золотая фольга, яркие игрушки, серебряный дождик, разноцветная мишура, елка – разумеется, елка! Вот у меня никогда не было елки… А как мне хотелось! Нет, однажды была – уговорила я бабу срубить в лесу маленькую красавицу. А вот игрушек у нас не было… совсем. Игрушки я как-то делала сама: заворачивала в старые фантики от конфет (я их хранила!) остатки пластилина. Из ваты кроила каких-то зайчат и снегурочек. Из цветной бумаги делала фигурки зверей. А из белой – снежинки. Все это было так жалко и так некрасиво, что я, «украсив» мою елочку, горько расплакалась…

Нет, у Дианы, у моей Дианы, все будет по-другому! Потому что моя Дина – принцесса! Я продумывала и новогодний праздничный стол – выискивала в журналах рецепты, закупала продукты. Я очень хотела удивить моих дорогих и любимых. Как я… мечтала! Как все будет вкусно, нарядно, красиво… Наш первый праздник! Такой, которого у меня никогда не было.

В середине ноября Валентин пришел с работы расстроенным. Очень расстроенным. Молчал, отказался ужинать и так же молча ушел спать. Я вопросов не задавала. По себе знаю: не всегда охота рассказывать. Пусть помолчит, передумает, в голове перемелет. А там… как получится. Захочет – поделится, а не захочет… Я не обижусь. Подумала: что-то там на работе. А что еще может быть? В голову больше мне ничего и не пришло. Наивная дура – еще одно тому подтвержденье.

Так продолжалось почти неделю. Я мужественно терпела и по-прежнему не задавала вопросов. Мы почти не общались – так, пару слов о Дине. И все.

Глаза мне открыла математичка Зоечка. Спросила в лоб, на перемене:

– Ну как там твой? Переживает?

Я замерла. Чужой, совсем посторонний человек знает больше, чем я? Родная жена?

– В каком смысле? – спросила я небрежно. – Ааа… из-за работы?

– Какой работы? – Она уставилась на меня в упор. – При чем тут работа? Ты что, не знаешь, что Лариска вернулась?

Я почувствовала, как руки мои заледенели, а ноги мгновенно приросли к полу, словно их прибили гвоздями.

– Лариска? – переспросила я. – Какая Лариска?

Зоечка скорчила гримаску и пожала плечом:

– Обыкновенная! Динкина мать! Подробностей я не знаю. Знаю только, что с тем мужиком – ну, из Москвы – они разбежались. Бросил он ее, что ли… Точно не знаю. Ну и вернулась – блудная дочь! И обратно просится – в смысле, в семью. К Вальке и дочке. Вот сука, да? Да она и раньше всегда была стервой! Я же с ней в одной школе училась. Гадина была… Будь здоров!

Я машинально кивнула и медленно пошла по коридору, хватаясь рукой за подоконник. Я боялась упасть. Голова закружилась, и я прижалась к стене.

– А твой-то что? – крикнула Зоя вдогонку.

Я не обернулась.

Валентин опять пришел поздно. Я уже лежала в кровати и смотрела в потолок. Свет я погасила.

Он зашел, медленно разделся и лег рядом. Рядом – но не со мной. И я это почувствовала.

– Ничего не хочешь сказать? – хрипло спросила я, не узнав своего голоса.

Валентин не ответил. Повернулся спиной.

Утром, торопясь на работу, я небрежно бросила ему:

– Валь! Ты подумай! В смысле, до вечера. Ну что там у тебя в голове… Что ты там себе мыслишь. А вечером и поговорим. Ты согласен?

Валентин, не поднимая глаз, только кивнул в ответ.

Я вышла на улицу и задохнулась. Он не перебил меня. Не посмотрел на меня с удивлением. Не спросил: «Ты о чем, Лида? Чего мне надо осмыслить?»

Он не вскинул брови, не засмеялся, не обнял меня…

Я шла по улице, и холодный ветер бесцеремонно и назойливо лез ко мне под пальто, под косынку, в рукава.

На середине дороги зарядил колкий и острый дождь, размывая мои накрашенные ресницы и смешиваясь с моими слезами.

«Вот и все, – твердила я себе, – вот и все, Лида! Все закончилось, да? Всему же приходит конец!»

Так бормотала я, пока не дошла до здания школы. Там достала зеркальце и платок, вытерла лицо и вошла в дверь.

Может быть, я не права? Может быть, все переменится? Может быть… мне только показалось? Привиделось? Все образуется, да? Он к ней никогда не вернется! Он же нормальный мужик! Гордый и здравомыслящий. Он не сможет простить женщину, которая предала не только его, но и их общего ребенка? Нет, он же не идиот, в конце концов! Не тряпка и не слабак! Он не простит ее, никогда! Ни-ко-гда! Слышишь, Лида! Потому, что такое… такое невозможно простить!

Или возможно?.. Тогда получается, что все то, что у было у нас… Все то, что мы успели построить… Наш дом, наш первый дом… Наш… ребенок? Поездка в Москву, где все и случилось? И наша любовь… Да нет, не может так получиться! Она-то была! Невозможно же выдумать то, что у нас было.

А как же Новый год? – вдруг подумала я. – Его что, тоже не будет?

Боже, о чем я думаю? О празднике, о Новом годе?

Я шла домой и вдруг подумала о Дине. Она чуть захворала, простыла и попросилась к бабушке – поболеть. Я согласилась. Нездоровый ребенок и дома один, целый день? Неспокойно. А бабушка даст чаю с малиной, спечет пирожки, почитает книжку…

Так получается, что… Там не только бабушка? Там еще и… ее блудная мать?

«Господи, помоги! Помоги мне, пожалуйста!» – шептала я, подходя к своему дому. – Только бы все оказалось не так!»

В доме стояла тишина. Валентина не было. Я посмотрела на часы – да, рановато. Мелькнула мысль: подойти к проходной, подкараулить его и проследить, куда он пойдет. Хотя… конечно, пойдет туда, где сейчас его дочь. Она же хворает. И ничего удивительного, кстати, в этом не будет.