Миленький ты мой - Мария Метлицкая

И сердце мое, мое ледяное, замерзшее сердце распалось на тысячи острых осколков. Не поранься, Лида! Поберегись! Ведь… если что… ты просто не выживешь, слышишь! Сколько же можно терять?!

Со стороны – я подметила – мы были похожи на интеллигентную провинциальную пару, приехавшую в столицу с любимым ребенком.

Оставшийся день мы бродили по улицам, сходили на мультики и поели мороженое в маленьком и уютном кафе на Смоленской площади.

Вернувшись, мы тут же уложили Дину, которая ни минуты не возражала – девочка буквально падала с ног от усталости.

Хозяина, шумного и гостеприимного Дениса, дома не было – он «съехал к зазнобе». На столе лежала записка.

«Все ясно, – усмехнулась я про себя, – тесновато, да и чтоб нам не мешать. Наверняка этот милый Денис решил, что у нас с Валентином роман».

Мы пили чай на кухне и болтали о всяком: о прошедшем дне, о впечатлениях, о восторгах и испугах Дианы.

Потом мы долго молчали. И вдруг, совершенно неожиданно, Валентин стал рассказывать свою жизнь.

Как оказалось, отец Валентина был из испанских детей, вывезенных оттуда в тридцатые годы.

Вот откуда их яркая, почти знойная, южная красота! Женился отец очень поздно, да и то почти случайно: мать Валентина, совсем юная девушка, забеременела от красавца-испанца в самом начале их странного и стремительного романа. Что поделаешь – пришлось идти в ЗАГС. Жили неплохо – в небольшой квартирке, в крошечном городишке в тридцати километрах от Москвы. Мама окончила техникум и работала на камвольном комбинате старшим технологом. Отец – там же, каким-то рабочим, наладчиком по станкам. Вскоре родился Валентин – Валенсио, как называл его отец. И все эти годы он, дон Хуан – а по-нашему Иван Иванович, – мечтал отыскать на родине своих близких и очень тосковал по родной Испании.

Помог Красный Крест: родня была найдена, связь восстановлена, и Иван Иванович, он же Хуан, засобирался в родной городок Сабадель, где проживали его дальние родственники.

Жена его, мать маленького Валентина, поехать с ним не смогла – дома оставалась пожилая и очень больная мать. Решили: конечно, пусть едет! Какая огромная радость – наконец обрести семью и родных! А там – будет видно.

Разумеется, жена знала о планах мужа вернуться на родину – сколько раз обсуждали. Да и сама не возражала, понимая, что там – да наверняка! – жизнь будет лучше, сытнее, теплее и веселей. Но есть чувство долга, есть обязательства.

Иван Иванович уехал, и – как в том мультике: «он обещал вернуться».

А время шло… Муж писал, что вот скоро, что вот-вот, через пару месяцев, через полгода… Осталось совсем немного, и они наконец будут вместе – как раньше!..

Но совсем скоро все, наоборот, стало не очень понятно: Хуан написал, что нашел прекрасную и хорошо оплачиваемую работу – на фабрике, у своего троюродного брата. Денег можно собрать прилично – и на машину, и на новую квартиру. Словом, «я тут пока подработаю, а ты – подожди». И даже прислал какие-то тряпки – жене и ребенку. А время шло, и домой он не торопился. Мать Валентина стала нервничать, писать часто и резко, взывать к совести… И тогда… он пропал окончательно! Совсем пропал – ни одного письма! Стали искать номер телефона и спустя несколько месяцев нашли. Наконец дозвонились. Трубку взяла какая-то женщина с очень скрипучим и надсадным голосом. Говорила, разумеется, по-испански. Мать ничего не понимала, только кричала: дайте мне Ваню! Слышите, Ваню! Хуана, моего мужа!

Старуха бросила трубку. Мать снова пыталась звонить, и снова все бестолку – ее Ваню к телефону не подзывали.

А однажды вечером пришла почтальон и протянула матери заказное письмо.

Мать расписалась и тут же надорвала плотный, голубоватый конверт. Он был с цветной печатью, явно официальный. Ничего не понимая, мать бросилась к соседке, учительнице немецкого. Ну, та, как смогла, и перевела: милый Ваня просил развода. Точнее, просил его адвокат.

Мать развелась очень быстро – она была гордой. А после этого стала крепко хворать. То давление, то одно, то другое… Из молодой и здоровой женщины она превратилась в ходячую рухлядь. Ей советовали подать на алименты, найти его, потрясти хорошенько – словом, наказать предателя. Она отказалась. С деньгами стало совсем плохо, и двенадцатилетний Валька хватался за любую работу, лишь бы принести в дом копейку. Зимой таскал почту (его жалели и зарплату оформляли на взрослых). Летом собирал ягоды и грибы, обрывал сирень в палисадниках и шел продавать «на дорогу». Батрачил у стариков в огородах, пилил и рубил дрова, таскал воду, по осени копал картошку.

– Выживали как-то, – тихо вздохнул Валентин.

А потом умерла мама – ему было тогда шестнадцать. И фамилию он тут же сменил – взял мамину. Носить ту, испанскую, не хотелось. Слава богу, уже удалось избежать интерната. Он запер квартиру и уехал в Москву. Поступил в институт, дали койку в общаге. И снова подрабатывал, чтобы «не сдохнуть с голоду».

Там, в институте, он и познакомился с ней, с мамой Дианы.

– Красивая была очень… – грустно улыбнулся Валентин. – И еще… такая своя! Росла без отца, в маленьком городке, с матерью. Тоже не из «счастливых».

На том и сошлись. Хотя… девок за ним бегало много.

Я подумала: еще бы! Такой красаве́ц! И наверняка были москвички – с небедными родителями и своими квартирами. Но он выбрал любовь.

Аплодисменты!

С ней, с Ларисой, они поженились на последнем курсе. Семейную комнату им не давали: сами, мол, решайте свои проблемы. Снимать было дорого. И все же снимали. Крошечную комнатку на самой окраине, в Люблино. Питались картошкой и капустой. О сосисках и колбасе только мечтали.

А после диплома Лариса предложила уехать к ней, в ее городок, в Л.

Почему? Да там, по крайней мере, есть дом. Жилье. Мать не вредная, тихая – по причине возраста и нездоровья. Надоело и голодать, и штопать носки, и мечтать о билете в кино… Да и с работой в Москве было неважно, распределения отменили – устраивайтесь сами, не маленькие.

Жаль, конечно, было расставаться с Москвой – привыкли к столице. Хотя… Благ ее так и не получили, и светлой жизни они не увидели – на «светлую» жизнь банально не было денег.

Квартиры в своем городке Валентин лишился – была она служебная, от комбината. Вместо нее дали комнату в общаге – съездили они, посмотрели и – бросились наутек. Комната была ужасной! С дырами в полу, разбитыми окнами и следами мышиного дерьма по углам.

– Благодетели!.. – хмыкнул Валентин. – Не оставили сироту на улице, да?

Я кивнула с глубоким вздохом. Получить у нас что-то… Могут только отнять.

Да и времена были смутные, постперестроечные. Все запутались, поголовно.

– Ну и поехали в Л. Конечно, городок производил впечатление убогенькое…

Глубокая провинция, да. Но дом матери жены, его тещи, был совсем неплох: два этажа из белого силикатного кирпича, газ, свет, хороший участок с приличным огородом (теща была трудягой, несмотря на пристрастие к выпивке). Попивала она тихо, почти незаметно.

Дом строил еще отец жены, рано погибший от водки (а жалко! Такой мужик был, рукастый! Все умел, все! – горевала теща).

Ну и стали приживаться потихонечку. То да се, нашли работу: он – на заводе, она, жена, – там же, в отделе кадров. Зарплаты были копеечные, но их хотя бы платили! К тому же – тещин огород. Завели кур и двух поросят и зажили себе. Главное – не голодали.

В конце концов, не всем жить в столицах! Да и не столичные они жители – провинциалы.

А потом родилась Дина… Вот было счастье! Как он был благодарен жене!..

Все у него было теперь: семья, дом, жена, теща, работа… И самое главное – его девочка, дочка. Дина.

Как он был счастлив!..

Я тут же вспомнила свою свадьбу с Димкой, нашу первую комнату и всю нашу тогдашнюю жизнь. И знакомое, острое ощущение огромного, невозможного и неповторимого счастья!..

Как мне было все это знакомо. Как я понимала его… Мы были похожи – одинокие сироты, до последней капли крови преданные своим близким.

Валентин долго стоял у окна и молчал. Потом, не поворачиваясь ко мне, тихо сказал:

– И все… закончилось, вот. Банально и пошло… Она ушла от меня. Точнее, от нас! Ладно бы от меня – это я еще смог бы пережить. Но… Она ушла от нее! От собственной дочери. Она предала ее! Разменяла на какого-то мужика. На столицу. Ты понимаешь? – Валентин неожиданно перешел со мной на «ты».

А что, нормально. Когда человек так выворачивает кишки, так обнажает больную душу… Какие уж тут церемонии?

Мужик тот, Ларисин любовник, оказался москвичом – был в городе в командировке. Ну и скрутились они… ловко и быстро. А однажды она собрала чемодан – тоже ловко и быстро. Хлопнула защелками и бросила куда-то в сторону: «Я ухожу! Не возражай и не останавливай меня – я все решила! И все тебе оставляю! Точнее, вам! Живите тут…»

Потом накинула плащ и стала надевать туфли.

– А как же Дина? – спросил я.

– А что Дина? – Она как будто даже удивилась. – У нее, между прочим, есть ты – отец! И бабушка есть. Не помрет твоя Дина, не беспокойся!