Перед зеркалом. Двойной портрет. Наука расставаний - Вениамин Александрович Каверин

волн и бурь любимое дитя!

Незлобин привел эту строфу, посвященную лицейскому другу, и рассказал, что, узнав о гибели Пушкина, Матюшкин написал лицейскому другу Яковлеву: «Пушкин убит! Яковлев! Как ты это допустил? У какого подлеца поднялась на него рука? Яковлев, Яковлев! Как мог ты это допустить?»

Кто-то спросил о дуэли Пушкина, и Незлобин увлекся, рассказывая о смелости и мужестве Пушкина, о том, как он всю жизнь провел в боях против пошлости, трусости, угодничества, продажности. Как чувство собственного достоинства выучило его постоянно быть готовым пролить свою кровь, отстаивая честь под дулом направленного на него почти в упор пистолета.

– Думаете ли вы об этом или нет, – сказал Незлобин, – все равно вы деятели истории, которую создают обыкновенные люди.

Он рассказал, как, видя перед глазами бой, Пушкин не мог не принять в нем участия. Как его видели на Кавказе с пикой в руках в передовой цепи атакующих казаков, как казаки с недоумением смотрели на штатскую фигуру в цилиндре, считая Пушкина священником и называя «батюшкой».

Снова вернулись к дуэли, и Незлобин живо нарисовал Пушкина, смертельно раненного, сидящего в снегу, опираясь на левую руку, прицелившегося и ранившего противника, к сожалению легко. Но, подкинув вверх пистолет, он крикнул: «Браво!»

                         Мне бой знаком – люблю я звук мечей;                          От первых лет поклонник бранной славы,                          Люблю войны кровавые забавы,                          И смерти мысль мила душе моей.                          Во цвете лет свободы верный воин,                          Перед собой кто смерти не видал,                          Тот полного веселья не вкушал                          И милых жен лобзаний не достоин.

Незлобин посмотрел одним взглядом на молодые внимательные лица (некоторые моряки были вдвое моложе, чем он), посмотрел, как он это любил, одним взглядом и невольно позавидовал их спокойствию, их интересу к Пушкину перед тяжелыми боями, их душевной определенности, которой ему всегда не хватало. И подумал, что дорого бы дал, если бы вдруг превратился в одного из них.

Он легко читал стихи Пушкина наизусть, говорил просто, иногда повторялся, но он чувствовал, что с этими юношами, которые через час или два в смертельной опасности, в холоде, в путанице неприступных ледяных утесов выполнят свой долг, и нужно говорить просто. Он обошел весь отряд, пожал каждому разведчику руку и пожелал удачи.

Рассказывая о лицейской годовщине, он вспомнил, что сегодня его день рождения – сорок лет, – и подумал, что на почте в Старом Полярном, должно быть, лежат письма и телеграммы.

Было уже обеденное время, и он, перекусив, отправился на почту. Конечно, были и письма, и телеграммы. От Тали была большая сердечная телеграмма, отвечавшая на его письма. От матери тоже ласковая, кончавшаяся словами: «Будь здоров и береги себя, мой мальчик». Нина Викторовна прислала толстое письмо на трех исписанных мелким почерком страницах. Он пробежал его по диагонали на почте, а вернувшись к себе, внимательно перечитывая, решил, что его приятельница – талантливая поэтесса, которая в отличие от других представителей этой профессии ни в грош не ставит свой талант. Письмо открывалось стихотворением «Юбилейное» с примечанием: «Впрочем, годится для всех юбилеев».

                                  Пробудившись ото сна,                                   Наряжается весна,                                   И медовыми ветрами                                   Даль ее напоена.                                   В наши юные лета                                   Жизнь до краю налита:                                   То и знай летят улыбки                                   На румяные уста.                                   Вслед за вешнею порой                                   Наступает летний зной,                                   И полны сады и нивы                                   Благодатной желтизной.                                   В наши зрелые лета                                   Жизнь до краю налита…                                   Но в туманной дымке тает                                   Милой младости мечта.                                   С теплым солнцем разлучась,                                   Осень входит не стучась…                                   Наша верность, наша доблесть,                                   Наша мудрость – все при нас!                                   Юбиляру юбилей                                   Раз от разу тяжелей…