Человек в Высоком Замке - Филип Киндред Дик

Пфердхоф кивнул.

— Отправлю немедленно. И потребую квитанцию. — Он вышел.

«Надо держать ухо востро, — подумал Рейсс. — Не то, неровен час, окажешься консулом у черномазой сволочи где-нибудь в Южной Африке. Заведешь себе черную кухарку, и десять негритят будут называть тебя папулей».

Он закурил египетскую сигарету «Саймон Арц №70» и аккуратно закрыл портсигар. Надеясь, что в ближайшее время его никто не потревожит, Рейсс вытащил из портфеля книгу и раскрыл на отмеченном закладкой месте.

«Неужели когда-то он бродил по тихим улочкам, где неторопливо катили машины? Неужели то далекое воскресное утро в безмятежном зоопарке не было вымыслом?.. Мирная жизнь. Вкус мороженого — его уже никогда не ощутить. Теперь он радовался, когда удавалось поесть вареной крапивы.

— Боже! — вскрикнул он. — Неужели они никогда не остановятся?!

По городу шли огромные английские танки.

Еще одно здание — жилой дом, а может, магазин или школа, отсюда было не разобрать, — вздрогнуло и превратилось в груду обломков. Под ними нашла могилу горстка бедолаг — и ни криков о помощи, ни предсмертных стонов. Смерть раскинула свои крылья над здоровыми, ранеными и над мертвыми, от которых уже исходило зловоние. Смердящий, разлагающийся на глазах труп Берлина, беззвучно рассыпающиеся старинные башни, гордость города…

Мальчик взглянул на свои руки, серые от пепла. Все — живое и мертвое — превратилось в пепел.

Так думал мальчик. Больше он ни о чем не мог думать, вернее, в этой сумятице, среди воплей и орудийной канонады, все мысли сводились к одному — к еде.

Шесть дней он не ел ничего, кроме крапивы. А теперь и ее не осталось — пустырь превратился в огромную воронку, на краю которой призрачно маячили человеческие фигуры: мальчишка, женщина со старушечьим платком на голове и пустой корзиной под мышкой, однорукий инвалид с такими же пустыми, как и корзина, глазами. И девушка. Вскоре все они растаяли среди пней и нагромождения стволов погибшей рощи, где прятался маленький Эрик.

А вереница танков все ползла и ползла.

— Неужели они не кончатся? — спросил мальчик, ни к кому не обращаясь. — А если кончатся, что тогда? Удастся ли нам набить животы…»

— Барон, — раздался над ухом голос Пфердхофа, — ужасно не хочется вас отвлекать, но…

Рейсс подпрыгнул как ужаленный и захлопнул книгу.

— Ничего, я слушаю!

«Ну и здорово мужик пишет! — восхитился он. — Совсем меня заморочил. Будто своими глазами увидал, как британцы разрушают Берлин. Брр! — Он поежился. — Удивительно все-таки, как сильно литература может действовать на психику. Даже бульварщина вроде этой «Саранчи». Дураку ясно, почему ее запретили. Я бы и сам запретил. Зря, конечно, я за нее взялся, но теперь делать нечего, нужно дочитать».

— В приемной моряки с немецкого корабля, — сообщил секретарь. — Пришли отметиться.

— Хорошо. — Рейсс торопливо вышел.

В приемной сидели трое моряков в толстых серых свитерах, с пышными светлыми шевелюрами и волевыми, слегка взволнованными лицами.

Рейсс поднял правую руку и со сдержанной улыбкой приветствовал их:

— Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер! — ответили они вразнобой и протянули Рейссу документы.

Отметив им явку в консульство, он вернулся в кабинет и снова раскрыл «Саранчу».

Раскрыл на случайной странице и не смог оторваться, вернуться туда, где остановился. Глаза сами забегали по строчкам, он почувствовал жар в затылке.

«Суд над Гитлером, — догадался он. — После капитуляции Гитлер попадает в лапы союзников. Господи Боже! И Геббельс, и Геринг, и все остальные! Процесс в Мюнхене. Гитлер отвечает обвинителю-американцу».

«…черном, воспаленном мозгу, казалось, на миг ожил прежний боевой дух. Трясущееся дряблое тело выпрямилось, голова поднялась. Со слюнявых уст сорвался сиплый полулай-полушепот: «Deutchland, ich bin mit dir».[47] И сразу тех, кто смотрел и слушал, охватило оцепенение, плотнее прижались к ушам головные телефоны, напряглись лица русских и американцев, британцев и немцев. «Да, — подумал Карл, — снова мы слышим его… Нас не только разбили — перед нами раздели догола этого сверхчеловека, показав, кто он на самом деле. Всего-навсего…»

— Барон.

Пока Рейсс читал, в кабинет вновь вошел секретарь.

— Я занят, — бросил он, — пытаюсь прочесть эту книгу, черт бы ее побрал!

Но злиться было бессмысленно, он это знал.

— Снова шифровка, — сообщил Пфердхоф. — Ее только что приняли. Она касается политической ситуации.

— А подробнее? — Рейсс потер лоб.

— По радио неожиданно выступил доктор Геббельс. С очень важной речью. — Секретарь был порядком взволнован. — Нам предлагается опубликовать ее текст в здешней прессе.

— Да-да, — сказал Рейсс.

Как только секретарь затворил за собой дверь, Рейсс снова раскрыл книгу. «Опять, наплевав на мои инструкции, сует нос куда не следует», — подумал он о Пфердхофе и перевернул несколько страниц.

«…тишине взирал на гроб, покрытый знаменем. «Вот он лежит передо мной, но на самом деле он ушел, ушел навсегда. И никакая в мире сила не вернет его нам. Человека — или все-таки Übermensch»[48], — в которого Карл слепо верил и которого боготворил даже на краю могилы.

Адольф Гитлер почил навеки, но Карл цеплялся за жизнь.

«Ты не пойдешь за ним следом, — шептал Карлу внутренний голос. — Ты будешь жить. И восстанавливать разрушенное. Мы все будем строить. Мы должны».

Как далеко завело его коварство вождя! И теперь, когда дописана, наконец, невероятная летопись Рейха, остается спросить: как этому человеку удалось пройти путь из провинциального австрийского городка через тлетворную нищету в Вене, через борьбу в Партай — к посту канцлера, к тому краткому мигу, когда он считал себя чуть ли не властелином мира?

Карл знал: благодаря лжи. Адольф Гитлер лгал. Лгал всегда. Вел их за собой, загипнотизировав пустыми речами.

«Мы раскрыли твой обман, Адольф Гитлер. И наконец узнали кто ты на самом деле, что такое нацистская партия, и для чего тебе потребовалась жуткая эпоха убийств и маниакальных фантазий. Мы поняли».

Карл повернулся и пошел прочь от безмолвствующего гроба…»

Закрыв книгу, Рейсс некоторое время сидел неподвижно. «Надо бы хорошенько нажать на япошек, чтобы запретили чертову книжонку. С их стороны это просто подлость, они бы без труда могли арестовать писаку, как там его… Абендсена, что ли? Власти у них на Среднем Западе