Человек в Высоком Замке - Филип Киндред Дик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Некоторое время они молчали.
«Опять ты свалял дурака! — выругал себя Роберт Чилдэн. — Никак не удается избежать скользких тем. Потому что они везде, о чем ни заведешь речь — о книге, случайно попавшейся на глаза, о коллекции грампластинок, о костяных колечках для салфеток… обо всей этой добыче победителей, награбленной у моих соотечественников. Да-да, надо смотреть правде в глаза. Я пытаюсь убедить себя, что я — такой же, как эти японцы. Но даже если рассыпаться перед ними бисером — какое счастье, благодетели мои, что вы победили, а мой народ проиграл! — между нами не возникнет духовного родства. Одни и те же слова мы воспринимаем совершенно по-разному. У них другие мозги. И души. Вот они, сидят передо мной, пьют из английских фарфоровых чашек, едят с американского серебра, слушают негритянскую музыку. Они могут себе это позволить — у них есть деньги и власть. Но ведь все это — эрзац! Даже «Ицзин», которую они запихали нам в глотку, — китайская книга. Позаимствованная без отдачи. Крадут у кого ни попадя обычаи, одежду, речь… С каким смаком эта парочка уплетает жареную картошку со сметанным соусом и луком — исконно американское блюдо, которое они запросто присовокупили к своему меню! Кого они хотят обмануть? Себя? Но меня вам не одурачить, уж поверьте! Только белым дано творить. И тем не менее я, плоть от плоти белой расы, должен поддакивать этим… Как тут не задуматься: а что, если бы мы победили? Стерли их с лица Земли? Только представить: Япония канула в небытие, а США — единые, могучие — в одиночку правят планетой.
Мой долг патриота — прочитать «Саранчу», — подумал он, — как бы глупо это ни звучало».
— Роберт, вы совсем не едите. Невкусно? — участливо спросила Бетти.
Он торопливо ткнул вилкой в тарелку.
— Нет, что вы. Я уже лет сто ничего вкуснее не пробовал.
— Спасибо. — Она явно была польщена. — Я очень старалась, чтобы все было по-настоящему… продукты покупала на Мишн-стрит, на крошечных американских рынках.
«Ты превосходно готовишь национальные блюда, — мысленно обратился к ней Роберт Чилдэн. — Вот уж правду говорят: подражать вы мастера. Яблочный пирог, кока-кола, прогулка после кино, Глен Миллер… При желании вы могли бы соорудить искусственную Америку из жести и рисовой бумаги… На кухне — мамуля из рисовой бумаги, на диване с газетой — папуля из рисовой бумаги. В ногах у него — бэби из рисовой бумаги. И все остальное…»
Пол не сводил с него глаз. Спохватившись, Роберт Чилдэн решил думать о чем-нибудь другом. Он положил себе на тарелку еды. А вдруг Пол умеет читать мысли? — мелькнуло в голове. — Да ну, чепуха. А по лицу ему ни о чем не догадаться. Я все время храню бесстрастный вид».
Но в этом он вовсе не был уверен.
— Роберт, — обратился к нему Пол, — поскольку вы родились и выросли в США и с детства говорите на английском, не могли бы вы разъяснить мне отдельные места из одной американской повести? Она написана в тридцатые годы.
Чилдэн ответил легким поклоном.
— Это очень редкая книга, но мне посчастливилось ее приобрести. Она называется «Подруга скорбящих». Автор — Натанаэл Уэст. Я с удовольствием ее прочитал, но понял не все.
Неожиданно для себя Роберт Чилдэн признался:
— Боюсь… я не читал этой книги. («И слыхом о ней не слыхивал»,— мысленно добавил он.)
На лице Пола мелькнуло разочарование.
— Какая жалость! Это небольшая повесть о человеке, читающем письма, которые приходят в газету. Он мучительно переживает все, что ни прочтет, и в конце концов сходит с ума, возомнив себя Христом. Не припоминаете? Может быть, все-таки читали?
— Увы.
— У автора очень оригинальный взгляд на мученичество, — сказал Пол. — На проблему, которую легко решает любая религия. Христианская, например, утверждает, что с мученика снимается бремя грехов. А Уэст, видимо, имеет на этот счет другое мнение. Его герою природой предопределено мученичество, поскольку он — еврей.
— Проиграй Германия с Японией войну, евреи из Москвы и с Уолл-стрит правили бы миром.
Казалось, молодые японцы съежились. Точь в точь цветы, тронутые морозом, — увяли, поникли, поблекли. В комнате как будто потянуло сквозняком. Чилдэн остро почувствовал одиночество. «Что они недопоняли? Ох, уж эта неспособность понять чужую культуру, образ мыслей западного человека! Чуть что им наперекор — сразу дуться. Подумаешь, трагедия! И все-таки надо что-то делать. Во что бы то ни стало вернуть ясность между нами. — Роберту Чилдэну в жизни не бывало так плохо, как сейчас, когда он расставался со своей нелепой мечтой. — С каким нетерпением я ждал этой встречи, — вспомнил он. — Как мальчишка! Словно в тумане поднимался по лестнице. Но нельзя закрывать глаза на действительность. Человек должен взрослеть. А сегодняшний вечер — хорошее отрезвляющее средство. Эти люди — на самом деле не люди. Во что бы они ни рядились, они напоминают цирковых мартышек. Они способные и все схватывают на лету — но и только.
Зачем я стелюсь перед ними? Только потому, что они — победители?
Сегодня я обнаружил один изъян в своем характере. Но ничего не поделаешь. Оказывается, у меня трогательная способность… ну, скажем, выбирать меньшее из двух зол и все равно оставаться в дураках.
За чем мне необходимо следить, так это за языком. Неровен час, наговорю лишнего, а они, как ни крути, победители. Чего это я так разнервничался? Они всего-навсего попросили, чтобы я разъяснил им смысл старой американской книги. Надеялись от меня, белого человека, получить ответ. А я? Разве пытался им помочь? Нет, это бесполезно, я не читал этой книги. Иначе, конечно, я бы все им объяснил».
— Может, когда-нибудь я прочитаю эту «Подругу Скорбящих», — обратился он к Полу, — и мы ее обсудим.
Пол кивнул.
— К сожалению, сейчас у меня много работы, — продолжал Роберт Чилдэн. — Возможно, позднее… Уверен, это не займет много времени.
— Нет, — пробормотал Пол. — Повесть совсем короткая. — И он, и Бетти выглядели опечаленными. «Неужели они тоже почувствовали непреодолимую пропасть между нами?
