Нахалки. 10 выдающихся интеллектуалок XX века: как они изменили мир - Мишель Дин

она говорила, что это Уилсон заставил ее попробовать перо в этом жанре, почувствовав, что работа в Partisan Review и в других подобных местах – слишком узкое поприще для ее таланта. Он оказал и материальную помощь, наняв прислугу, чтобы Маккарти могла писать даже при младенце в доме.

Вещи, которые писала Маккарти в браке с Уилсоном, подходили под комплимент, который она сделала Паркер: в них точно так же ощущалось, что написаны они человеком, у которого «неудержимая потребность писать». Первая ее опубликованная вещь называлась «Человек в костюме „Брукс Бразерс”». Это был первый рассказ о Маргарет Сарджент, альтер эго Маккарти. Героиня садилась на поезд в Рено и ехала разводиться с первым мужем. В поезде она знакомится со скучным женатым бизнесменом со Среднего Запада и в конце концов спит с ним, но относится к этому двояко, можно сказать, с сожалением. Все время она наблюдает себя со стороны, оценивает собственные действия. «Да, она всегда ждала чего-нибудь увлекательного и романтического, – рассуждает она вначале. – Но как-то мало романтики в том, чтобы подцепить мужчину в вагоне-ресторане». Однако именно это она и делает – отчасти потому, что хочет проверить свое женское обаяние. Она хорошенькая, но не настолько, чтобы этим хвастаться. Мег понимает, что хорошенькая она только для определенной породы американцев:

Мужчин, считавших ее идеальной, она в глубине души презирала. Она знала, что в купальнике в Саутгемптоне она смотр не прошла бы, и хотя ни за что не стала бы подвергать себя такому суровому испытанию, у нее у это отложилось как угроза. Журнал Vogue, просмотренный в салоне красоты, обед в ресторане, который ей не по средствам, – этого было достаточно, чтобы напомнить об опасности. И если она чувствовала себя в безопасности с разными мужчинами, которые были в нее влюблены, то лишь потому – сейчас она это понимала, – что каждый из них в том или ином смысле был хромой уткой…

Каждый из них в чем-то был ущербен в американской жизни, и потому в любви на многое не претендовал. А она – тоже была в чем-то ущербна и охотно входила в это братство коллег? А не была ли она просто здоровой и нормальной женщиной, жизнь проводящей в добровольном изгнании, – принцессой среди троллей?

Предположительно, одним из этих «троллей» был Рав, но он обиды не высказывал. Все знали, что рассказ вызовет скандал: откровенность его была по тем временам совершенно необычайной. Но неизбежность скандала только раздувала аппетит его напечатать, и результат себя оправдал. «Я в то время был в Эксетере, – сообщил Джон Плимптон одному биографу Маккарти. – И впечатление было – как от Пёрл-Харбора». Мужчины часто сетовали, что их портреты в прозе Маккарти слишком резки. Хотя Владимир Набоков, который случайно был другом Уилсона, сборник рассказов Маккарти оценил: «Блестящая вещь, поэтическая, умная и новая». И еще одному начинающему писателю он понравился. Писателя звали Норман Мейлер, он еще учился в Гарварде.

Женщинам рассказ, в общем, нравился – они прикидывали на себя независимость ума Мег, ее уверенность в себе, даже ее ошибки. «Феминистическая героиня, сильная и глупая, – вспоминала Полин Кейл то время, когда на Западном Побережье перебивалась сценариями и прочитала этот рассказ. – Упряма как осел, но никак не слабачка».

Такой нюанс трудно было уловить. Но это умение Мег быть упрямой и самоуверенной, пусть она даже не всегда права, для женских архетипов было сочетанием необычным. В книгах и фильмах женщинам редко позволяли быть нахальными и ранимыми одновременно.

Успех рассказа был таков, что через год после его выхода Маккарти выпустила целую книгу рассказов о Мег под названием «Круг ее общения». Это была первая ее книга, и встретили ее несколько восхищенных рецензий, дескать, она своей прозой всех порвала. «Ее текст несет читателю сатиру так же вкрадчиво и так же неотвратимо, как кошка несет смерть мышке», – писал рецензент New York Times. Колумнист New York Herald Tribune (мужчина) заявил, что у Маккарти «дар утонченной злобы», хотя Мег он назвал «избалованной лапочкой». В New Republic за книгу взялся сам Малкольм Коули – сперва ему будто не понравился тон первых четырех эпизодов:

Умно и въедливо – но въедливый ум не чувствуется. Психологически остро – но без малейшей психологической глубины… А героиня, имеющая такой непохвальный круг общения, пожалуй, в этом круге хуже всех – самая высокомерная, самая лицемерная и самая злобная, абсолютно не уверенная – ни в том, что у нее есть хоть какая-то собственная личность, ни даже в том, что существует вне книги, которую постоянно переписывает.

Рассудительные люди могли бы предложить разобраться, действительно ли Мег высокомерна, лицемерна и злобна – или просто молода. Мег приходит к психоаналитику и узнает, что истоки ее стеснительности и неудовлетворенности лежат в ужасном детстве, в той самой «трудной биографии», которой она всегда указывает на дверь. Из кабинета она выходит, готовая «ловить себя на попытках самообмана». Коули, в отличие от других рецензентов, увидел, как это резко меняет весь смысл книги:

Мисс Маккарти изучила трудное искусство записывать все так, как оно могло быть, без малейшей попытки защитить себя ложью… «Круг ее общения» – книга не очень дружественная к читателю и не очень хорошо скомпонованная, но есть в ней редко встречающееся качество: она была прожита реально.

Знал об этом Коули или нет, но книга действительно была прожита. Автобиографичность книги неоспорима. Придуманы подробности, но не суть дела. Мег, как и Маккарти, с Запада. Она сирота с несчастливым детством, и она пытается стать писательницей в Нью-Йорке. Брак ее распался точно так же, как первый брак Маккарти: на сцене появился другой мужчина. У нее точно такая же первая работа, того же типа друзья и того же типа любовники, что были в молодости у Маккарти. «Не думаю, чтобы она когда-нибудь написала что-нибудь столь же правдивое, как исповедь», – сказал критик Лайонел Абель, хотя поклонником ее таланта никогда не был.

Но в любом случае цели у Маккарти были чуть иные. Пусть она и близко не предавалась такому самобичеванию, как Паркер, проза у нее была все же критической. Она отстранялась от текста в той степени, в которой в нем отражался ее собственный опыт, оценивала этот опыт и беллетризовала события согласно этой оценке.

Самоосознанность ее прозы полностью отличалась от интонации исповедальной прозы вообще: нечто игривое, отстраненное и безжалостно честное.

Очевидно, что такая техника подходила и для описания не столь давних событий. В период семейной жизни с Уилсоном она напечатала в New Yorker рассказ «Сорняки», в котором описала некоторые болевые точки своего замужества. В начале рассказа героиня (без имени) размышляет у