Нахалки. 10 выдающихся интеллектуалок XX века: как они изменили мир - Мишель Дин

но о своей склонности судить Маккарти знала. «Твоя неусыпная совесть – для тебя предлог вести себя как стерва», – говорит героине муж в «Круге ее общения». Героиня его уверяет, что старается так не поступать, – он ей не верит и спрашивает: «Почему ты не можешь быть как все?»

Но Маккарти никогда не стремилась быть как все. В годы отрочества в Сиэтле она настойчиво заводила себе подруг, которые были не как все. Из монастырской школы она ушла в городскую и там встретила подругу, привившую ей вкус к литературе. Это была черноволосая девушка, по имени Этель Розенберг, носившая жилеты и броги (не та, другая [17]). Она называла себя «Тед» («Кажется, – пишет в воспоминаниях Маккарти, – потом она стала открытой лесбиянкой») и завалила Маккарти рекомендациями, что читать. К тому времени Маккарти читала много, но в основном треш: бульварные романы и журналы вроде True Confession – хронику зверских убийств и изнасилований. Скажем прямо, не совсем Кафка.

Именно Тед ей показала, что в более серьезной литературе секс тоже есть. Помогло то, что Тед склонялась к идеям эстетов и декадентов, вкладывавших в свои работы чувственность: Обри Бёрдсли, Анатоля Франса. Один молодой человек пытался было свести Маккарти с тяжелыми томами Мелвилла и Драйзера – но это знакомство радости не доставило. «„Моби Дик”, – писала она, – оказался мне не по зубам. А виденный фильм „Морское чудовище” с Джоном Бэрримором скорее мешал, чем помогал».

Та же Тед ввела Маккарти в ее первый настоящий кружок интеллектуалов – салон в Сиэтле, принадлежавший лесбиянке постарше – у ее мужа был книжный магазин. Через год Маккарти вернулась в более благопристойную среду школы-пансиона, но общение с богемой свой след оставило. Маккарти продолжала переписку с Тед, и еще она, в порядке выполнения школьных заданий, писала рассказы и эссе о проститутках и самоубийцах. Она экспериментировала с мужчинами, перебрала серию бойфрендов, пока не выбрала в постоянные совершенно неподходящую личность – Гарольда Джонсруда, лысого актера на несколько лет старше себя. Вряд ли он был у нее первым – девственности ее лишил какой-то предыдущий бойфренд («ощущение, будто меня слегка нашпиговали»,  писала она об этом эпизоде). Но он оказался достаточно долговечным, и отношения продолжались в конечном счете до ее поступления в Вассар в двадцать девятом.

По понятным причинам – написание бестселлера оставляет долгий кильватерный след – существует тенденция преувеличивать роль Вассара в формировании Маккарти как писателя. Иногда она поощряла это мифотворчество. В журнальном эссе пятьдесят первого года она писала, что сбежать в колледж на северо-востоке подвигла ее одна незамужняя учительница. Эта женщина из легенды (она и на самом деле существовала, но была посложнее, чем персонаж эссе) обладала «высоким, точным, режущим голосом», и Маккарти с восхищением смотрела, как она, бывало, «разносила в клочья своих учеников за вычурность или неряшливость фразы или конструкции». Вот этой точности и резкости рассчитывала она научиться в Вассаре.

Но если главное топливо любой интеллектуальной жизни – друзья, то в Вассаре возникала проблема: в бак нечего было залить. Если обойтись без иносказаний, то вассарские однокурсницы Маккарти не слишком ее жаловали. Была, может быть, пара исключений, но студенческая дружба оказалась недолговечной. И все же принадлежностью к Вассару Маккарти гордилась. Чопорность этих девушек она превратила в сознательно усвоенное качество. «Студенток Вассара вообще не очень любят в свете, – думает про себя одна из героинь „Группы”. – Они стали чем-то вроде олицетворения снобизма».

Но даже по этим меркам одноклассницы считали, что Маккарти – сноб. Вспоминая Маккарти, они говорили, какая она умная – и тут же припечатывали клеймом сноба. «Ничто так не подрывало уверенности в себе, как попасть на первом курсе на занятия по английскому с Мэри Маккарти», – цитируется высказывание однокурсницы в позднейшей биографии. «Я ею восхищалась и ее робела, – говорит другая. – Растоптать чужое самолюбие ей ничего не стоило. Не надо было для этого грубых слов – хватало ее ауры превосходства».

Соблазнительно было бы списать эти горькие воспоминания на зависть к успеху Маккарти – но она сама заметила, что не вписывается в этот коллектив. «Колледж как колледж, получше [Вашингтонского университета], – писала она в письме, адресованном Тед Розенберг. – Но слишком много умных бесед, слишком много ярлыков, слишком много ложной мудрости».

Неожиданный комментарий для женщины, которая стала известна своим пристрастием к «умным беседам». Может быть, проблема эта чем-то обязана жесткой социальной иерархии северо-востока. Соблазнительно было бы развести сантименты насчет женщин высшего общественного класса тридцатых, защищенных от Великой депрессии, заточенных в основном под брак, а не под профессию. Но это будет недооценка роли социальной конкуренции между женщинами. Студентки Вассара эпохи Маккарти были народом сообразительным, они слышали камертон социальных перемен, и, если возникала возможность продвинуться вверх, два раза их звать не приходилось. Эти девушки происходили из различных семей – богатых и буржуазных. Некоторым пришлось пережить падение социального статуса в Депрессию, когда разорились их отцы. Маккарти приехала с запада, строгой школы поведения в северо-восточном обществе не проходила и была обречена на трения с товарками. С преподавателями отношения складывались лучше. Были две женщины – мисс Китчел и мисс Сандисон, – о которых она говорит с интонациями, напоминающими о «задушевных друзьях» Энн из Зеленых Крыш [18]. Именно им, а не сверстницам, посвятила она свои воспоминания.

Эти преподавательницы принимали куда большее участие в ее интеллектуальных и литературных переживаниях, чем человек, с которым она продолжала встречаться – все тот же Джонсруд, постоянно возникавший во время ее учебы в Вассаре. Они как-то летом прожили вместе целый месяц – и это был ужас. Все время ее студенчества они сходились, расходились и сходились снова. Любовные интриги Маккарти в этом смысле были такие же, как у Паркер: мужчина держался где-то на втором плане.

Что действительно осталось в жизни Маккарти от учебы в Вассаре – эффект от первой в ее жизни ассоциации с одним «маленьким журналом». Она и еще несколько литературных девушек, в том числе поэтесса Элизабет Бишоп, организовали журнал. Его задумали с названием Battleaxe, но в конце концов он получил имя Con Spirito. Для него Маккарти написала первую свою книжную рецензию, в которой сравнила «Прекрасный новый мир» Олдоса Хаксли с забытым ныне романом «Общественные лица» Гарольда Николсона – не в пользу первого. По дороге она остановилась пнуть модернистов:

Рушились один за другим литературные полубоги двадцатых… Вирджиния Вулф пыталась скрыть возникающую слабость мысли, которой суждено было позже проявиться в полный рост в простенькой «миленькой» женственности второго выпуска Ordinary Magazine, в имитации обостренных чувств и в «экспериментах с новой формой».

Потом Маккарти говорила,