Нахалки. 10 выдающихся интеллектуалок XX века: как они изменили мир - Мишель Дин

потому что мужская часть редакции в ней сильно сомневалась, а театр – в свете их юношеской идеологической бескомпромиссности – был буржуазным искусством и особого внимания не стоил. «Если я налеплю ошибок, какая разница? Этот аргумент победил».

Назначение оказалось удачным. Маккарти была предоставлена самой себе, а значит, могла учиться писать. На пользу пошло и то, что Маккарти – как и Паркер – терпеть не могла того, что нравилось другим критикам.

Изо всех сил стремясь доказать искренность своих марксистских убеждений, Маккарти поначалу оценивала пьесы с политической точки зрения, иногда для этого прибегая к штампам. «Время было доктринерское, и все мы с дотошностью следователей ФБР вынюхивали скрытые тенденции», – писала она. В отзыве на спектакль Орсона Уэллса по «Дому, где разбиваются сердца» Бернарда Шоу она подметила, что он как актер «шероховатости всех своих ролей смазывает чем-то вроде вязкого церковного елея». Про Клиффорда Одетса и Джона Стейнбека выяснилось, что они «страдают самолюбованием», поскольку свои пьесы «начиняют почти слышимыми паузами для аплодисментов». Единственным исключением, пьесой, которая и правда ей понравилась, был «Наш городок» Торнтона Уайлдера: «чистый и простой акт осознания, доказательство, что в произведении искусства мгновение может быть остановлено, рассмотрено и изучено».

В одной из рецензий ей пришлось высказаться о своей предшественнице. Актриса Рут Гордон ставила пьесу под названием «Старше двадцати одного года», и в этой пьесе была сделана одна из многих драматургических попыток вывести Дороти Паркер в виде персонажа. «Дороти Паркер как персонаж принадлежит театру не меньше, чем любой из персонажей со стены „Сардис”» [23], – писала Маккарти. И слабый отголосок остроумия Паркер, по ее мнению, и был единственной возможной причиной успеха пьесы.

Маккарти не была знакома с Паркер лично. Видела ее вблизи лишь однажды, на каком-то мероприятии коммунистов в Нью-Йорке. «Разочаровало меня, что она такая низенькая и коренастая. В наши дни я могла бы увидеть ее раньше в ток-шоу и была бы готова».

Позже, когда Маккарти несколько постарела, ее обижали замечания, что она и сама не худенькая.

Эдмунда Уилсона она впервые увидела в тридцать первом, когда он выступал с речью в Вассаре. Энтузиазма он у нее не вызвал. «Грузный, одышливый, нервозный – и ужасный оратор, худший из всех, кого я слышала, включая даже одного заику (это было позже, в Нью-Йорке, на заседании, где я председательствовала), у которого слово „тоталитаризм” состояло из двадцати одного слога – кто-то подсчитал». В тридцать седьмом Уилсона окучивали редакторы Review, все без исключения почитавшие его самого и его критику с преданностью, необычной для молодых интеллектуалов. Уилсон тогда одаривал своими текстами страницы практически всех главных изданий Нью-Йорка – обычно как книжный рецензент, иногда как журналист. Книга о символизме – «Замок Акселя», – которая и привела его в Вассар, дала ему известность в интеллектуальных кругах. Журналу Partisan Review нужен был своего рода литературный имприматур [24] для повышения культурного статуса, и Уилсон мог его обеспечить.

Маккарти, вечную антагонистку, не так легко было подавить авторитетом, как ее коллег по редакции. Но все же ее включили в список на обед с ним, куда вошли еще пять редакторов. Еще он пригласил Маргарет Маршалл, соавтора Маккарти по «Нашим критикам». Нервничая от важности момента, Маккарти еще с одним членом редакционного совета налегла на предобеденные дайкири, и потом оказалась на ужине, где манхэттен и красное вино лились рекой. Она так напилась, что заснула в чьем-то гостиничном номере с Уилсоном и Маршалл, даже не позвонив Филипу Раву и не сказав ему, где она находится.

Так неудачно закончился этот эпизод. Но вышло как-то так, что через пару недель она снова согласилась встретиться с Уилсоном, и встреча закончилась у него в доме в Коннектикуте, где Маккарти уступила его ухаживаниям. Вскоре она оставила Рава и вышла за Уилсона. Но никогда впоследствии не могла объяснить этого шага. «Мне очень нравилось с ним разговаривать, – написала она в мемуарах, – но сексуально меня к нему не тянуло».

Неудачные браки нередко впоследствии обрастают мифами. Часто цитируется фраза, что брак Уилсона и Маккарти был «союзом двух тиранов». Возможно, это преувеличение, но причины, по которым эта пара не могла поладить, были, очень мягко говоря, сложными. Их сын Руэл, рожденный в тридцать восьмом, написал о родителях книгу, в которой высказался о них так:

Довольно будет сказать, что Уилсон, побуждаемый внутренними демонами, был способен на грубые, жестокие и даже насильственные действия. Маккарти, несущая следы детской травмы – в детстве с ней жестоко обращались опекуны, – на частые подкалывания и выпады со стороны мужа реагировала эмоционально.

До знакомства с Маккарти личная жизнь Уилсона была весьма беспорядочна. Предпочитал он весьма умных женщин: первый страстный роман был у него с Эдной Сент-Винсент Миллей. В конце концов она его бросила, но он вообще плохо умел поддерживать отношения, даже с собственными детьми. Финансовое положение у него было неустойчивое, зарабатывал он лишь писательством на фрилансе, и это было для него постоянным источником стресса. Плюс ко всему он слишком много пил. Выходя за Уилсона, Маккарти взяла с него обещание, что он ее увезет из города в более спокойную жизнь. Но какие бы блага ни предлагала жизнь в глубинке штата Нью-Йорк – в Уэлфлите или в Чикаго, то есть в местах, где жили Уилсоны в период своего брака, – их оказывалось недостаточно. Она была недовольна, и это прорывалась во вспышках истерической ярости, которые другой ребенок Уилсона, тогда подросток, называл «припадками». И в один из таких припадков, в июне тридцать восьмого, ее привезли связанной в психиатрическую больницу Пейна Уитни и поставили диагноз тревожного невроза. Во втором томе своих мемуаров «Как я росла» Маккарти утверждает, что припадок случился, когда пьяный Уилсон ее ударил. Она была на третьем месяце беременности.

Эпизод возмутительный, и многие были неприятно поражены, когда пытались в нем разобраться. Одна дальняя родственница Уилсона, подружившаяся с Маккарти и много видевшая из худшего, что там происходило, рассказала биографу Уилсона Льюсу Дэбни, что говорить с этой парой об их отношениях – «значило слушать представления о реальности такие же взаимоисключающие, как в „Расёмоне”». Как и в этом фильме, невозможно было эти рассказы согласовать. На бракоразводном процессе Уилсон утверждал, что никогда не поднимал руку на жену – «кроме одного раза». Может быть, он имел в виду тот инцидент, что закончился психбольницей. В любом случае на процессе в сорок пятом году друзья были на стороне Маккарти.

Но у этого брака была два безусловно положительных последствия. Первым был сын Руэл. Вторым – переход Маккарти к художественной прозе. Всю дальнейшую жизнь