Ослепительный цвет будущего - Эмили С.Р. Пэн

Первая половина зимних каникул пролетела в одно мгновение – ее поглотил наш подвал. С Акселем разбор коробок пошел гораздо быстрее.

Каро уехала кататься с семьей на сноуборде в Колорадо, и я обещала написать ей, если найду что-нибудь интересное. Время от времени она присылала фотографии. Я улыбнулась, увидев снимок, где она застыла в прыжке высоко в воздухе, и другой – там Гаэль и Шарль, упав в снег, все так же неизменно держались за руки; получив фотографию с ее снежной скульптурой огромной вульвы, я быстро спрятала мобильный.

– Твой телефон в последнее время не замолкает, – сказал Аксель.

– Ревнуешь?

Это была шутка, но неуверенное выражение на его лице заставило меня задуматься – не задела ли я за живое? Он поспешил исправиться, закатив глаза.

– Каро классная, – сообщила я ему. – Увидишь, когда познакомишься с ней.

Папин рейс задержали из-за плохой погоды. Это было наше первое Рождество без него. В целом его отсутствие стало чем-то вроде трещины, на которую мы наступали так часто, что уже перестали замечать – но только не в Рождество. В Рождество его отсутствие превращалось в зияющую пустоту черной ямы. Мы не были религиозны, но это время года мама любила больше всего.

Все утро она носила на себе фальшивое праздничное настроение, будто яркий свитер. Папа позвонил из отеля – мне удалось поговорить с ним секунд двадцать, а потом мама взяла трубку и ушла с ней наверх. Я притаилась в прихожей, ожидая услышать отголоски ссоры. Но спустя пару минут мама вернулась на кухню и принялась жарить цзяоцзы [12].

Аксель зашел после ужина, чтобы обменяться подарками. Мы выключили весь свет, кроме гирлянды в виде мерцающих сосулек, и сели друг напротив друга у меня на кровати, скрестив ноги. С седьмого класса у нас было негласное правило: подарки должны быть сделаны своими руками.

Он расстегнул рюкзак; то, что он оттуда вытащил, я ожидала увидеть в последнюю очередь – это был школьный проектор. Я узнала фамилию учителя истории, нацарапанную сбоку фломастером.

– Ты что, украл проектор? – спросила я.

– Не украл, а одолжил на неопределенный срок. Он нужен для презентации. – Аксель открыл ноутбук и стал щелкать по папкам. – Закрой глаза.

Я фыркнула.

– Я серьезно! – Он прикрыл крышку ноутбука. – Закрой глаза, иначе не получишь подарок.

Я откинулась назад, приняв горизонтальное положение, и прижала к лицу подушку. Я слышала, как он быстро щелкает клавишами.

– Знаешь, мне непросто дышать.

– Ты плохо следуешь инструкциям. Я не просил душить себя. – Снова звуки ударов по клавиатуре. – Так, помнишь ту флешку, которую я тебе давал? С треками из «Сада Локхарт»?

– Конечно. – Я тут же пожалела, что не ответила более непринужденно.

– Ну вот, мой подарок идет с ними в комплекте. Убирай подушку.

Я села. Глазам потребовалась минута, чтобы привыкнуть к увиденному: он направил свет проектора наверх, в потолок, и поместил «рот» стеклянной вазы-аквариума на линзу, чтобы исказить изображение. Смелые акварельные мазки куполом накрыли потолок и стены.

– Готова? Запускаю. Поехали!

Палец Акселя ударил по клавише пробела. Заиграла музыка, которую я моментально узнала. Нарастающий звук струнных, резкие ноты электрогитары. Следующая акварель. Вокруг нас закружились темно-синие эскизы с детской площадкой. Музыка стала мрачнее, и площадка рассыпалась на кусочки. Черные мазки молнии пронзили стену от самого потолка, как раз вовремя, чтобы встретиться с прыгающими нотами нижнего диапазона.

Мир состоял из зазубренных частичек, которые крутились и вращались. Он умудрился объединить свои рисунки в элементы, которые, как кусочки мозаики, складывались в единое целое.

– Я сделал видео для каждого трека, – сказал он почти смущенно.

– Это невероятно, – произнесла я. – Серьезно, представить не могу, как ты до этого додумался.

– Я спроектировал все так, чтобы смотреть именно через вазу, – объяснил он, улыбаясь, затем нажал кнопку, и заиграла следующая композиция.

Я легла на спину, обняв подушку; кадры на потолке двигались и сменяли друг друга. Спустя несколько секунд Аксель тоже опустился на кровать, подложив под голову толстовку. Я чувствовала аромат его шампуня – такой обнадеживающий запах. Мне захотелось прикоснуться к его волосам. Я исподтишка покосилась на него.

Но он не смотрел на потолок. Он смотрел на меня. Наши взгляды встретились, и в лицо ударил жар. Я не отвела глаз.

38

Возвращаясь из воспоминаний, я каждый раз ощущаю себя так, будто выныриваю за глотком воздуха. Я пытаюсь стряхнуть с себя чувство, будто проживаю свою жизнь заново, пытаюсь думать о чем-то другом, что никак не связано с Акселем. Потому что думать об Акселе – значит думать о том дне, когда мы сидели на диване в его подвале, о дне, когда моя мать стала птицей. О дне, когда все безвозвратно изменилось.

Что мне нужно, так это новый способ окунаться в воспоминания. Руки болят от ножниц, так что я откладываю их вместе с футболками и открываю ящик с благовониями и спичками.

С тех пор как перо зажглось и показало мне прошлое, я пыталась разобраться, как все это работает. Первая палочка оживила в памяти уже почти забытые события. Но когда я подожгла ее пером, с дымом что-то произошло. Он изменился. В мои воспоминания прокрались чужие – те, о которых я ничего не знала.

Одна в своей комнате, закутанная в тишину бессонницы, я подожгла очередную палочку. Развернула влажную ткань, взяла в руки горсть чайных листьев…

39

Дым и воспоминания

Вспышка.

Цвета, знаменующие смену времен.

Взрыв света – и я чувствую запах, напоминающий древесный дым. Глаза медленно привыкают к тусклости. Я нахожусь в домике, где в углублении в стене горит огонь. Поворачиваюсь, чтобы оглядеться; некоторые части изображения оказываются более мутными, а цвета – бледные, как на старых фотографиях.

На лежанке из толстого слоя сухой травы под старым одеялом переворачивается с боку на бок женщина; ее лицо пылает от усилий и блестит от пота.

– Это девочка, – сообщает акушерка, стоящая в ногах у женщины. Она совершенно точно говорит не на английском, но я все равно ее понимаю.

Она поднимает сияющие в свете стальные ножницы, раскрывает их широко, словно рот, и с лязгом перерезает пуповину.

Мать медленно тянется к брыкающемуся комочку рук и ног.

– Дочь, – говорит ее муж. – Оставляем?

Женщина смахивает кусочек слизи, прилипший к носу младенца.

– Нет. Эту мы продадим.

Цвета меняются, наступает темнота. Мерцание и взрыв рождают новый свет.

Та же женщина в дверях своей хижины укачивает закутанного в тряпки малыша, маленького,