Ослепительный цвет будущего - Эмили С.Р. Пэн

кладет ладонь на мою руку – ее длинный цветочный рукав щекочет меня. – Первый этап чайной церемонии в соответствии с традицией laoren cha.

Я высвобождаю свою руку из-под ее.

– Ну да.

Уайгон вырисовывает восьмерки на поверхности стола; каждый раз его пальцы пробегают через каплю воды, размазывая ее то влево, то вправо. Он ловит мой взгляд и подмигивает, и напряжение слегка отступает.

Следующий заход – снова вода из чайника. В этот раз бабушка позволяет листьям полежать. Привычная дрожь в ее руках исчезла – в процессе приготовления чая они искусны и спокойны в своей правоте. Она стоит над нами с такой уверенностью в плечах, которой я никогда раньше не видела. Ее пальцы напоминают те руки, которые я так хорошо знала, руки, которые разминали заготовки для danhuang su и смешивали жидкое тесто для вафельницы, – только более мягкие и состарившиеся.

Моя бабушка. Моя мать. Обе такие осторожные, такие заботливые. Как же вышло, что между ними пролегла пропасть?

Когда Уайпо вновь разливает чай, из носика появляется уже красновато-коричневая струя.

Фэн глубоко вдыхает.

– М-м-м, божественный аромат. Твоя мама часто делала дома чай?

Мама никогда так серьезно не подходила к завариванию чая, но однажды я увидела ее на кухне: она стояла в полной тишине и долго перебирала пальцами влажные чайные листья. Она вытащила их из пузатого тела чайника и потирала в ладонях. Казалось, она глубоко задумалась, пытаясь что-то вспомнить.

Меня вдруг ошарашила эта догадка: чай. Листья, которые бабушка с такой осторожностью зачерпывала из упаковки. Листья, которые она с такой любовью перебирала, аромат которых вдыхала через костяшки пальцев, поднося руки к носу и закрывая глаза. Никто не заметит, если я возьму щепотку.

Уайпо выносит подносы с маракуйей со срезанными верхушками. Мякоть внутри сияет солнечным светом, кислая, как цитрус, но одновременно освежающе-сладкая, – мы выедаем ее серебряными ложечками.

– Мне кажется, послеобеденное чаепитие с маракуйей должно стать новой семейной традицией, – говорит Фэн, глядя, как я разжевываю темные семечки.

Зеленое чувство быстро нагревается и смыкается вокруг меня, как панцирь, как броня; я сглатываю и кладу ложку на стол.

– Почему?

– А почему бы нет? – спрашивает она чересчур ра-достно. – Мне кажется, семейные традиции важны.

– У нас много семейных традиций, – отвечаю я.

– Но ни одной – с Попо, – говорит она.

Я не знаю, что ответить. Уайпо и Уайгон смотрят на меня почти в нетерпении, хотя я осознаю, что они не следили за разговором. Они не понимают, о чем говорим мы с Фэн.

– Можно сделать это нашей общей традицией, – предпринимает она очередную попытку.

Мысль о том, что она внедрится в эту семью – семью, к которой я и так едва ли чувствую себя причастной, – наполняет меня бронзовой злобой. Я беру чашку, выдыхаю в нее, и в лицо ударяет пар.

Когда от фруктов осталась одна кожура, а каждый из нас уже выпил чашек по восемь, я следую за Уайпо на кухню. Мы вместе моем чашки и ложки, ставим все обратно на полки в шкафчики. Когда она тянется к чайнику, я отмахиваюсь, и она улыбается, поняв мой жест: я сама помою.

Когда она отворачивается, я собираю в ладонь использованные чайные листья и заворачиваю их в ткань – на потом.

35

Мы снова выходим из дома, чтобы успеть к вечерней службе в буддистском храме – Фэн сказала, что это очень важно. Я иду позади бабушки и вижу, как напряжены ее плечи. Рукой она скользит по верхнему краю балкона – лишь едва не угодив в серебристо-шелковую паутину, бабушка наконец опускает ее.

Храм построен из белоснежного камня с крышами приглушенного зеленого цвета. Драконы и другие мифические существа украшают верхние края карнизов – словно караульные, они глядят вниз. Один из драконов смотрит, прищурившись.

Я усиленно моргаю, пытаясь забыть этот образ. Не могу избавиться от ощущения, что он за мной наблюдает. Предупреждает меня.

Монахиня в коричневом одеянии кланяется нам и раздает каждому по палочке благовоний. «Amituofo, – говорит она, сложив ладони и уронив подбородок на грудь. – Amituofo». – Голос у нее такой успокаивающий, как будто эти четыре слога разглаживают морщины целого мира и снова расставляют все на свои места.

– Попо говорит, они приходили сюда вместе, – сообщает Фэн. – В этом храме твоя мать проводила больше всего времени. Ее дух – именно здесь.

Последние слова заставляют меня сосредоточиться на ее голосе.

– Что это значит?

Уайпо указывает на маленькую комнату, где в стеклянном футляре, растянувшемся от пола до потолка, сидит золотой бодхисаттва, сияя словно сокровище. По обе стороны – сотни деревянных дощечек, выкрашенных в цвет календулы.

– Эти желтые таблички хранят имена мертвых, – сообщает Фэн. – Включая имя твоей матери. Она знает, что здесь ее имя. Именно здесь задержался ее дух.

Здесь задержался ее дух.

Я обвожу глазами комнату в поисках хотя бы маленького пятна красного, отчаянно пытаясь найти перо, тень – что угодно.

Мама мама мама.

Внезапно по полу проносится гром низкоголосого барабана. Округлый звон колокольчиков аркой вырастает в воздухе, разливаясь радугой звуков. И тогда вступает голос монаха, нарастая, словно волна. Сотня голосов хором присоединяются к нему, следуя за подъемами и падениями песни без какой-то определенной мелодии.

– Они поют сутры по ушедшим. Особенно тем, кого не стало в последние сорок девять дней, – говорит Фэн.

Я с непониманием качаю головой.

– Сорок девять дней?

– После смерти у человека есть сорок девять дней, чтобы проработать свою карму и отпустить все, что связывает его с этой жизнью: людей, обещания, воспоминания. После этого он совершает свой переход. Так что каждая желтая табличка остается в храме в течение сорока девяти дней. Потом их сжигают.

Стук у меня в голове совпадает со стуком в грудной клетке.

– Какой переход?

– Перерождение, конечно, – говорит Фэн.

Сорок девять дней. Значит, столько она будет оставаться птицей? Сколько уже прошло дней? Наверняка времени осталось немного. Поверить не могу, что никто не сказал мне об этом раньше.

Отпустить все, что связывает их с этой жизнью. Но я не хочу, чтобы она отпускала. Не хочу, чтобы она забыла нас. Забыла меня.

Уайпо собирает наши палочки с благовониями, как букет, и опускает их кончики в языки пламени. Легкий дымок, словно паутина, повисает в воздухе. Это совсем не похоже на те черные благовония, которые лежат у меня в ящике, на тот расползающийся черный дым воспоминаний.

Фэн и Уайпо опускаются на колени на низкую скамью с подушками – так, словно долго практиковались. Как будто