Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда) - Леонид Словин

— А может, он там внутри сидел и все слышал? — вдруг спросил Алекс, когда они отошли метров на пятьдесят от дома.

Виктор дернулся и глянул на него бешенными глазами.

— Может быть… Ты готов пойти поискать?…

— А почему бы и нет? — колко усмехнулся Крончер.

— Потому что ты гид, а не полицейский, — гаркнул на него Виктор, — и к тому же достаточно наглый…

Тот не ответил.

Пешком, думая каждый о своем, они возвратились в гостиницу.

Приближались сумерки. Где- то недалеко надрывно пел муэдзин. В гостинице было по-прежнему тихо и пусто.

Невидимая женщина под окном объясняла кому-то на русском:

— «Че? Че?» Потому что харом это — нечистое! Когда режешь курицу, надо вытащить язык и держать левой рукой в клюве, а большим пальцем придерживать шею… Если язык провалился внутрь, значит харом!

Вокруг в окнах бетонных коробок — домов зажигались огни.

— Почему так здесь все уныло? — поморщился Алекс.

— Ты хотел бы, чтобы здесь были небоскребы с барами и фешенебельными магазинами на первых этажах? — язвительно прозвучал голос Анастасии.

— Зачем? — удивился Крончер, — ведь чем-то можно было один дом от другого отличить? Хоть цветом! Что стоит бетон выкрасить? Или угол скруглить?

— Раньше хоть дома тут цветом и не отличались, а люди жили лучше, зло бросил Виктор. — И в рэкетиры не записывались…

— Ты прав, — в том же ключе продолжила Анастасия. — даже в лагерях, и то было чем брюхо набить. Хоть баландой. И тоже рекетиров не было. Хорошо! Одни- зеки, другие — конвойные… Порядок!

— Из личного опыта?! — иронически отозвался Виктор.

— Ну, почему ж?! Из дедушкиного. Он у меня десять лет в лагерях отбарабанил…

Алекс бросил удивленный взгляд сначала на Анастасию, а потом на Виктора. И здесь тоже политика лезла из всех щелей, и спрятаться от нее было, увы, некуда….

Вечер в гостинице был скучен, как гриппозный сон.

Крончер включил маленький радиоприемник на тумбочке — там передавали обзор на узбекском…

Легли спать рано, Виктор разделил ночь на три смены.

— Раньше на Руси их называли «стражами». Предутренняя, третья считалась самой серьезной…

— Я беру ее себе, — сразу вызвался Крончер.

— Третья — моя, — решительно отрезал Виктор.

Вторая досталась Алексу, и он уже с утра взвыл:

— Это хуже тюрьмы… Давайте резделимся: полдня я сижу и жду, полдня ты, — сказал он Виктору. — А вечером вместе. Так хоть окрестности разглядим.

— На Бухару в бинокль посмотришь, — усмехнулся Виктор. Но тем не менее согласился.

— Черт с тобой: я сторожу вторую половину дня, а вы — первую. Делите между собой, как желаете… Я пошел. Желаю приятно провести время… Ты как, Анастасия?

— Я с тобой. Пройдусь по магазинам…

Ни в какие магазины Анастасия не попала. Не сговариваясь, отправились на почту: первым делом надо было доложиться начальству.

Новое кирпичное здание междугородней располагалось недалеко от базара. Желающих звонить было немного, все местные. Разговоры заказывали тоже на небольшие расстояния — Ташкент, Маргелан, Джизак…

Телефонистка принимала заказы и сама дозванивалась до абонентов:

— Чирчик, вторая кабина…

— Возьмите Джизак. Кто заказывал?

На Виктора и Анастасию с их заказом она бросила любопытствующий взгляд. Международные разговоры теперь случались здесь не так часто. Со столицей соседнего государства связывались через Ташкент…

— Скоро дадите Москву?

— В течение часа.

— А если срочно?

— Сейчас спрошу Ташкент…

Анастасия взглянула на часы.

— Я думаю, ты отчитаешься за обоих. Я пошла.

— Вот так! Все на старшего брата…

— Ты выдюжишь. Вон ты какой. Встретимся в гостинице…

Москву дали минут через сорок.

Когда его вызвали, Виктор плотно прикрыл за собой дверь.

Внутри нельзя было продохнуть: пыль, спертый воздух. Помещение не вентилировалось.

— Говорит Виктор… — доложил он. — Племяш. Мы в Янги — Юле, час езды от Ташкента. В гостинице. Здоровье сестры удовлетворительное.

На том конце провода некоторое время соображали. Звонок, а, главное, форма обращения застали врасплох. Наконец, поняли, что к чему…

— Слушаю тебя, племяш…

— Друзья обещали, что свяжут нас с кем следует. Мы решили остаться здесь на два дня. Подождать. Дальше решим, что делать.

— Смотри. На месте виднее… — Дядя в Москве совсем пришел в себя. — Свяжемся с Ташкентом. Нам обещали содействие…

Пыль щекотала в носу. Виктор дотронулся пальцем до переносицы, чтобы не расчихаться.

— Сейчас мы ждем гостя. Может, появится…

— Вполне возможно. Будь осторожен, береги сестру…

Ничего толкового за три тысячи километров от этих мест в Москве предложить не могли.

— Понял…

Виктор повесил трубку, подошел к телефонистке.

Расплатился. Она вручила квитанцию.

— Автоматическая связь с Ташкентом работает?

— Попробуйте…

Напротив дверей висело два телефона-автомата, работавшие от удара кулака.

Чернышев набрал номер. На этот раз — воздушки в Ташкенте. Для верности двинул еще сбоку по аппаратной коробке. Это дало результат.

— Алло, Марс?

— Да, — как дверца стального сейфа придавил невидимого собеседника голос откликнувшегося.

— Это я, Виктор. Мы- в Янги-Юле.

Но дверца стального сейфа словно держалась на упругой пружине, теперь ее вес почти не чувствовался.

— Есть новости?

— Мы ждем гостя.

— Хорошо, что позвонил. На твоего гостя пришла бумага из «Интерпола».

— Известно, кто он в действительности?

— Нет, у него куча паспортов… Ты надолго решил остаться?

— Пробудем здесь два дня. Не знаю, увижу ли его.

— Увидишь. Он в тебе заинтересован не меньше, чем ты в нем. Почки в морозилку не положишь, как я понимаю. Дорог каждый час. А у него оборвалась цепочка…

— Я вижу, тебя тоже задействовали…

— Да, я же отвечаю за воздух, и транспортировка идет по воздуху. Ночью в Янги-Юль направили оперативную группу. Правда, по другому делу. Но ты можешь обратиться к ним за помощью… Я предупрежу командира группы…

— Думаю, обойдется.

— Будь осторожен. Может зря не взял мой подарок?

Виктор хмыкнул:

— Ты даже не представляешь, как я рад, что сообразил отказаться. Не знаю насчет Ченя, а уж меня оперативная группа запросто постаралась бы уложить…

Он перекусил на базаре в корейской чайной чем-то остро наперченным, с непривычным названием… «Кукси»? В качестве приправы тоже было национальное блюдо — мелко натертая длинная корейская морковь, нашинкованная проперченная капуста…

Виктор возвратился в гостиницу около двух. Коллеги были на месте. Он бросил на них косой взгляд.

Худой смуглый парень со смазливым лицом и похожими на чернослив глазами, а рядом крепко сбитая шатенка с пламенеющей медью волос.

«„Твикс“ — сладкая парочка»…

Вот и одета во все импортное — ничего отечественного, и держится дай Б-г каждой, а все же сразу заметишь: она — здешняя, а он иностранец.

В чем тут дело?!

— Держите, — Чернышев на всякий случай прихватил для них на базаре пару свежих, еще горячих лепешек домашней выпечки.

— Спасибо, — Крончер с хода разломал лепешку, предложил Анастасии. А кафе тут тоже есть?

— Да. У базара.

— Пойдешь? — Он обернлся к Анастасии.

«Уже на „ты“ перешли…» — В душе у Виктора шевельнулось ревнивое чувство.

— Пожалуй.

Он поднялся, чтобы запереть за ними дверь.

Попытался читать ташкентскую газету на русском, принесенную Анастасией, но не смог: напомнила такую же, но, советскую, прежних времен. Тот же пафос, наигранная бодрость и изрядная порция лести в адрес руководства.

Он даже не заметил как закрыл глаза. Но дрема была чуткой: услышав осторожные шаги в коридоре, он вздрогнул, уставился на дверь.

Кто-то сначала осторожно надавил на нее, потом, убедившись, что дверь закрыта, отказался от первоначального плана.

Раздался короткий энергичный стук.

— Кто? — как можно более непринужденней спросил Чернышев, поднимаясь.

— Чень…

— Сейчас!

Чернышев повернул ключ в замке, сразу и широко открыл дверь. Китаец был его роста, широкоплечий, без малейшего следа растительности на лице.

Секунду- другую они рассматривали друг друга.

У Ченя оказались жесткие, с синеватым отливом, короткие волосы, тонкие, решительно сжатые губы. Скулы прикрывали большие темные очки.

Одеждой он напоминал банковского служащего где-нибудь на Новом Арбате, в Москве: все в приточку, швы стрелкой, тонкий галстук. Но, если это и был служащий, то работавший в азиатском, а не в российском банке. Во всем его облике не было и намека на легкую небрежность. И цвета — чуть ярче.