Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда) - Леонид Словин

— Знаешь, с кем связан Панадис?..

— С кем? — мгновенно взвился Виктор.

— О кей. Я отвечу, но при одном условии…

— Никаких условий, мудила! Еще ты мне их будешь ставить…

— А что это «мудила»? Производное от «мутило?»

Виктор посмотрел на него с подозрением, убедился, что никакой подковырки в вопросе нет и скверно ухмыльнулся.

— Ладно, что за условие?

— Если ты сейчас поедешь куда-то, то я еду с тобой…

Виктор шарахнул ногой по ножке стола:

— Черт с тобой…

По идиотскому замыслу организаторов международной комбинации, расшифровка участников не была двустронней. Он, Чернышев, и Анастасия, знали, что работают с полицейским, а тому легендировали брата и его больную сестру, гидов, заинтересованных в пересадке почки…

— Убитый китаец был связан с кем-то, кто привозил ему трансплантанты из Ташкента…

— Откуда ты знаешь?

— Я обязан тебе отвечать?… — посмотрел на него Алекс с усмешкой.

Он снова озадачил Виктора. Этот малый вообще себя странно ведет. Что они, — все такие — эти израильтяне?…

Анастасия вышла, не желая участвовать в пикировке.

— Как дела у нее? — Крончер мотнул головой вслед.

Виктор бросил на него цепкий взгляд.

— Спроси сам… Чего ко мне обращаешься?

Анастасия вернулась с бутылкой из под «колы», в ней была вода. Принялась поливать герань на окнах.

Крончер исподтишка взглянул в ее сторону. После Костромы, она вовсе не обращала на него внимания.

— Если ты имеешь в виду Нижний Новгород, как планировали, процедил Виктор. — то я туда не собираюсь…

— У тебя вдруг изменились планы? — в голосе Алекса проскользнула ирония. Чем больше он к ним приглядывался, тем больше убеждался, что на брата с сестрой мало походят.

— Угадал, — деловито откашлялся Виктор. — Нам предложили для ознакомления новый регион.

— Далеко?

— В Центральной Азии.

— Ташкент?!

У него исчезли последние сомнения в том, кем являются в действительности его напарники.

— Угадал.

Два дня, проведенные Виктором в архиве международного аэропорта «Шереметьево» с ментами московской воздушки принесли результат. Указанным Чернышеву рейсом в Москву действительно прилетел пассажир с китайской фамилией.

Его опекал в самолете один из членов экипажа. Чернышев еще не знал, кто он. Было известно, что этого человека часто видели под Ташкентом — в Янги-Юле.

Они помолчали. Каждый занимался своим делом. Виктор что — то записывал в блокнот. Алекс разглядывал карты новых азиатских республик.

— Интересные ведь места, а?!

Виктор сделал вид, что не понимает.

— Сестра поедет тоже? — демонстрируя равнодушие, втянул в себя носом воздух Алекс. Они, наверное, принимали его за идиота, который всему верит.

— Почему ж нет? — небрежно спросил Виктор.

— Я так и понял. Когда выезжать?

— А чего рассиживать-то?! Я думаю, завтра. Билеты и визы я беру на себя…

Ташкент встретил мелким накрапывающим дождем. Туман оседал. Над взлетными полосами поднимались испарения.

Паспортный контроль прошли быстро, без проблем. Но расп роститься с аэропортом также быстро не пришлось.

Вдоль главного здания тянулись аллеи. Чернышев привел невыразительному мрачноватому строению. Судя по вывеске тут размешалось Линейное отделение милиции, обслуживав шее аэропорт.

— Тут у меня знакомый… — буркнул Виктор, — посиди те…

Анастасия пожала плечами.

— Полезные знакомства, — хмыкнул Алекс.

— Постараюсь недолго…

Алекс и Анастасия уселись на деревяные неудобные скамейки: их ставили теперь во всех аэропортах и вокзалах мира, чтобы пассажиры, не дай Б-г, не укладывались на них спать.

Чернышев прошел мимо дежурной части, сделал несколько полувиражей в глубине помещения, наконец, найдя указатель размещения начальства, подался по длинному коридору.

Алекс с Анастасией остались сидеть на скамейке. Пока Алекс решал, с чего начать разговор, она, зевнув, стала задавать ему вопросы сама.

— Семья из России? — лениво спросила Анастасия.

— Родители…

— А ты? Родился в Израиле?

— Да, я — сабра, — ответил он.

— А что это значит?

— Цветок кактуса…

— Чего? — она не поняла.

— Кактус ведь снаружи колючий, не тронь! А цветы — нежные. Так нас, урожецев Израиля, называют. Характер колючий, но это только внешнее. Если доберешься внутрь, под колючки, до сути…

— И долго добираться? — она явно насмехалась над ним.

Алекс отшвырнул ногой в тяжелом ботинке пустую банку из-под «колы», пожал плечами.

— Но ты же еврей, нет?

— Да. Но еще — израильтянин…

— А в чем разница? — усмехнулась она.

— Я, среди своих. Как все. Не чужой.

Ей было странно слышать. Ему — не менее странно объяснять. Все ведь казалось каждому таким само собой разумеющимся…

— Ты бывала за границей?

— Да. В Англии, во Франции… В Чехословакии. Я много ездила.

— Как туристка?

— Нет, — мотнула она головой, — я мастер спорта по конному спорту…

Самое яркое воспоминание детства: гудящий, переполненный ипподром, непохожая ни на какую другую, заполнившая трибуну, яркая возбужденная толпа, стартовый колокол…

«И лошади, лошади…»

А первый впереди, на «Дункане», ее отец…

Трибуна дышит! Поднимается, когда всадники скрываются за поворотом. Садится, когда лошади впереди. Снова срывается с места навстречу приближающейся кавалькаде…

Она, Настенька, на руках у мамы, тоже наездницы, мастера спорта…

Диктор гудит утробным голосом что-то непонятное. Половины слов не слышно…

— … Мастер спорта Сергей Гончаров… На коне «Дункан»…

В конюшне они кормят «Дункана» сухариками… Отец сажает Настю в седло.

Отец на десять лет старше матери. Когда они поженились, ему уже стукнуло тридцать. И всю спортивную карьеру матери он был рядом.

Родители были труженниками. Тренировки, выводки. Зимой — в крытом помещении, летом — на ипподроме. Постоянный уход за лошадью, большим четвероногим членом семьи. А болезни? Ночные бдения на конюшне? И все — на скрываемом от окружающих, а в особенности от животного пределе, все — на напряге. Не выпотрошишься весь, не добьешься результатов! А не будет побед — ни медали тебе, ни награды, ни славы, ни заграницы.

Не то, что бы тебя вышвырнул кто — то за это: просто перестанут тобой интересоваться, и ты уже никто.

Ноль. Серость. Аутсайдер…

Главное быть первой. Не в середине, а впереди. Тогда — все под силу, а удача, как собачонка, послушно бегает где — то неподалеку.

Настю начали тренировать, когда ей не исполнилось и трех. Посадили на коня, повели по кругу…

Сначала это доставляло только удовольствие. Но чем дальше, тем больше становилось работой. Трудом. Каторгой. Той, какую ненавидишь, но боишься в этом признаться…

Отец и мать выбиваются из сил, а ты?

Поездка с родителями в Англию. Соревнования по стипл-чейзу. Лондон. Музей восковых фигур. Раскачивающаяся нога женщи ны, утопленной убийцем-мужем в ванной… Корона на подушке с узорными вензелями в Тауэре…

Хочешь чего — то добиться в жизни? Ездить на чемпионаты, повидать мир? Понавезти добра? Борись, выкладывпйся!

Упирайся! Иначе — быть тебе рядовым инженером, медсестрой, училкой…

Конь вывихнул ногу… Дом — в трауре. Тихие, чтобы не впугнуть птицу-удачу — голоса. Осторожные кивки и обращенные к небу взоры: надежда! Семья не то, чтобы религиозна, сплошные суеверия. Под лестницей не пройди, что-нибудь забыл дома — не возвращайся, пожелал вслух — по дереву постучи. И, желательно, снизу…

Книги? О конном спорте. О соревнованиях, первенствах, достижениях.

Фильмы? Герои и супермены. Все остальное — хлябь. Болото.

Хочешь застрять — застревай! Но не мы! Мы из тех, кто не сдастся. Из тех, кто через все трудности пройдет и себя жалеть не станет.

Сколько ей было, когда она получила первый юношеский разряд на выездке? Одинадцать?

Родители гордились ею. Она была крепкой, гибкой, спортив вной. Не то что ее старшая сестра — кваша флегматичная, больше всего на свете любившая кошек и собак.

Дальше — больше. Мастер спорта по конному спорту. Член российской команды. Приглашение выступить в Англии. В Нью- Маркете…

Спорт закончился внезапно и окончательно, как прерван ный сон.

В шестнадцать она жестоко простудилась, схватила воспаление легких, а потом — туберкулез. И пошли к свиньям все напряги и все старания.

Когда болезнь прошла, оказалось, что время утеряно.

Даже школа, которая прежде где надо и не надо трубила о своей ученице — чемпионке, показала свое новое лицо.

Наступили будни: суровые, и безрадостные. Теперь, чтобы настичь одноклассников, ей надо было прилагать вдвое, а то и втрое больше усилий. Анастасия была самолюбива и первые неудачи ранили больно и жестоко.