Челюскин. В плену ледяной пустыни - Михаил Александрович Калашников

Шмидт перестал скрываться за своей молчаливой завесой, заговорил ровно, неторопливо, но весомо и убедительно:

– «Литке», конечно, рядом и сможет пригнать к нам на всех парусах по первому сигналу о помощи… Но стоит ли нам посылать такой сигнал? Ведь надежда на то, что пароход снова поймает нужный дрейф, пробьется через торосы и его вынесет на чистую воду самостоятельно, еще не утеряна.

– Боюсь, что утеряна, – возразил Воронин.

– Владимир Иванович, – вера Шмидта в свою счастливую звезду уже возвращалась, вслед за этим обретался привычный голос полярника, – вы не можете знать, как поведут себя течения и в какую сторону снова ляжет «Челюскин», как не могли вы предугадать прошлый удачный дрейф. Нас мотало по Чукотскому морю до этого, помотает немного и теперь – ничего страшного.

– Да как же вы не видите самой элементарной опасности? – всерьез удивился Воронин, но не настолько, чтобы переходить со Шмидтом на «ты», без его на то команды. – Ведь корабль – это не бездушный камень, не кованое изделие. Это сложнейший механизм! Вы знаете, как ему эти мотания во льдах обходятся? Мотаться здесь до бесконечности ни люди, ни машины не могут.

– Я и не спорю, – снова растянул привычную улыбку Шмидт. – Мы не собираемся дрейфовать на «Челюскине» до следующей летней навигации, ждать, пока наступит погода и льды вокруг нас рассеются. Я всего лишь настаиваю выждать день-два… Вдруг удача снова улыбнется нам? За этот срок наш корабль далеко не унесет, и «Литке» сможет нас выручить. А то представляете себе картину: мы посылаем сигнал о помощи, «Литке» за нами приходит, а мы сами по себе, стряхнув налипшие льдины, спокойно идем по Берингову морю и в ус не дуем. Как на нас посмотрят? «Симулянты вы», – скажут они нам и будут абсолютно правы.

Воронин знал, что не переспорит Шмидта с той самой минуты, едва полярник открыл рот и стал разматывать вслух свои умозаключения. Поэтому терпеливо выслушал все его доводы и спокойно сказал:

– Тогда договоримся о сроке, когда нам следует перестать надеяться на возвращение счастливого дрейфа и послать на «Литке» сигнал.

Приободренный таким исходом, Шмидт согласился:

– Да, давайте. Я предлагаю выждать четыре дня.

Воронин заметно удивился, про себя выругавшись: «Ну и шарлатан!», и тут же поторопился согласиться, чтобы Шмидт не вздумал поднять ставку:

– Итак, восьмого числа, если обстановка не изменится в лучшую сторону, утром отправляем на «Литке» сигнал. Решено.

Промов посмотрел наверх, услышав, как двери капитанского мостика раскрылись. По внешнему виду вожаков нельзя было определить, каковы дела у «Челюскина»: Воронин, как всегда, был хмур, Шмидт сиял и сдержанно улыбался.

15

Торжественными речами, краткосрочным митингом на палубе, кумачовыми полотнищами, чьи белые буквы полоскал острый, как бритва, ветер, целой серией лекций и театральным дебютом отгремели октябрьские праздники. Немного омрачило их то, что корабль теперь взял неверный курс. Но всепоглощающее обаяние Шмидта быстро развеяло сомнения команды, скоро все уже знали, что «Челюскин» лишь временно уносится на север, и безусловно верили своему вождю.

Уйма народа собралась вечером в кают-компании – она же лекционный зал, иллюзион, театр, красный уголок, изба-читальня, библиотека и так далее. Стояли люди в проходах между стульями, о свободных местах говорить не приходилось. Театральная постановка венчала весь праздник.

Промов заметил Яшку в задних, едва освещенных слабым светом рядах, стал внимательно и, кажется, незаметно следить за ним, наблюдать реакцию. На одном эпизоде, когда героиня Рыцк, пламенная революционерка, отыгрывала полный высокого пафоса и самоотверженности текст, журналист особо пристально вглядывался в лицо плотника. Тот расширил глаза, пожирая сцену, и от восторга не мог сделать выдох, только втягивал воздух мелкими вдохами, и грудь его росла. Промов думал: «Вот что значит «дыхание сперло». А парень-то с душой».

После окончания постановки, не дожидаясь, когда стихнут аплодисменты и закончатся поклоны артистов, Промов выскочил из кают-компании и стал ждать, опершись плечом на коридорную переборку рядом с дверью. Дверь в зал распахнулась, выходили первые зрители, от сцены долетел приглушенный человеческим гулом голос Новика:

– Завтра спектакль повторится специально для тех, кто нынче на рабочих площадках, в нарядах по службе. Если останутся свободные места, будем пускать сегодняшних зрителей вторично.

Одним из первых в коридор вышел Яшка, натолкнулся взглядом на Промова, тут же отвернулся. Борису показалось, что Яшка хотел развернуться и чесать в другую сторону, но журналист вовремя встретил его заготовленным вопросом:

– Чего в школу-то не ходишь, Яков? Здравствуй, кстати.

Теперь плотнику некуда было деваться, он с видимым усилием пожал протянутую руку. Неумело отбрехнулся:

– Да так, что-то в последнее время… времени стало…

Он тут же осекся, понимая, насколько нелепую выдумывает причину, кончики ушей его заалели. Промов приятельски обхватил его за плечи:

– Видать, интерес растерял? Понимаю, брат. То моя вина, плохо объясняю, неинтересно.

Яшка открыл было рот, хотел сказать что-то оправдательное для своего учителя, но Промов не позволил ему, перебил:

– Но ты знаешь, придумал я тут несколько задачек по алгебре, по-моему, интересных, даже занимательных. Может, попробуем решить? Мне вот любопытно – заинтересуют они тебя или нет? А? Выручишь?

Яшка секунду молчал, потом улыбнулся с потаенной грустинкой и коротко ответил:

– Приду.

Немного резко высвободившись из объятий Промова, он ушел, обгоняя бредущих в неторопливости членов экипажа, на ходу обсуждающих постановку. Журналист залюбовался: «Прямо как после столичной премьеры – чудо, а не зритель».

* * *

Воронин в шесть утра 8-го ноября настойчиво постучал в дверь Шмидта:

– Отто Юльевич, не спите?

Начальник экспедиции появился из-за двери бодрым, видимо, и вправду проснулся давно, взмахом пригласил капитана пройти в каюту. Воронин категорически отклонил просьбу:

– Необходимо немедленно идти в радиорубку, отдавать приказ Кренкелю.

Шмидт пристально вгляделся. Серые глаза Воронина, как и весь его вид, остались непреклонны: «На этот раз тебе не удастся меня переубедить, мы больше не будем медлить с сигналом о помощи».

Отто Юльевич перешагнул порог, решительно захлопнул дверь, первым устремился по коридору. Две пары ног стремительно отмахивали шаги в сторону радиорубки. В крепости льдины, забравшей «Челюскина» в плен, никто из них давно не сомневался. Надежда на то, что дрейф изменит направление, у Шмидта явно оставалась, однако спорить с Ворониным он был не готов. К тому же полярник не любил нарушать данного слова.

Кренкель отправил на ледорез «Литке» емкое сообщение. Капитан и начальник экспедиции радиорубку не покинули, остались ждать ответа. Тянулись минуты, томительные для Воронина. И для Шмидта тоже. Один ожидал скорейшего ответа, второй надеялся, что сигнал о помощи на ледорезе не поймают и у