Джинсы, стихи и волосы - Евгения Борисовна Снежкина

– Это как?

– Вот так! Сделаем на пленэре.

– Кто ж тебе даст?

– Никто и не даст. В том-то и вся штука, что совершенно не надо ни у кого спрашивать разрешения. Послушайте, я поговорил с каэспэшниками…

– С каэспэшниками?

– Не надо делать такое лицо. Да, с каэспэшниками. Они свои слеты проводят, где хотят. Ни у кого ничего не спрашивают. А нам почему нельзя? Так вот. Они предлагают поляну в Опалихе. Хорошее место, любера не прочухают. А нам и надо всего двое суток. Конечно, группа монтажа должна приехать заранее. Но вы только представьте! От дерева к дереву сделаем растяжки, повесим картины… Какие-то картины на ветках… Делай что хочешь! Хоть инсталляции, хоть хеппенинги, у нас на программу за глаза хватит!

– Ну а что… – сказал Собака. – В принципе-то… Дело…

– Хорошо, – встряла я, – а если дождь? Твои картины на растяжках потекут…

– Тент!

– И где ты такой тент возьмешь?

– Можно попробовать у тех же каэсэпшников стрельнуть, чем-то же сцену накрывают, или самим сшить.

– А как?

– Господи. Просто каждый покупает клеенку, ну, сколько найдете. Пусть будет метра по два. Но только каждый по два метра. И потом сшиваем.

– И кто этим будет заниматься?

– По очереди. Определим. Это правда неважно.

– И где столько клеенки найдем?

– Слушай, она стоит шестьдесят копеек самая дешевая. Ну да, придется потолкаться по магазинам.

– Ну, допустим. А эти твои растяжки где брать? – спросила Багира.

– Это тоже найдем. Я одного человека знаю.

– Хорошо. А художников где столько наберешь?

– Ой, это уж моя проблема. Половину арбатских можно позвать. Они ведь все наши.

– А название? Как назовем? – вскочил Достоевский.

– Название как раз у меня есть – Forest of love.

Мы одобрительно замычали.

– А музыканты? – спросил Собака.

– Разумеется! Еще стритовых поэтов можно позвать. Дева, прочитай там что-нибудь и переговори с Дроном и Хоббитом. Они сейчас ничем не заняты, могут приехать.

– Ты точно уверен, что народу хватит? Половина стрита уже сейчас на море валит.

– Уверен, уверен! Те, кто свалит из ключевых, вернутся.

– А свет? – опять встрял Достоевский. – Какой там свет?

– Главное – костры и свечи. Но можно попробовать тех же каэспэшников уговорить…

– Прямо открыл для себя клуб самодеятельной песни, – фыркнула Багира.

– А вот это называется гордыня. Между прочим, один из смертных грехов. Что они тебе сделали, кроме того, что тебе песни их не нравятся? А у них опыт. Они не первый раз собираются. И между прочим, по части оборудования гораздо сообразительнее, чем вы. Это уже в Лисьей проверено, из вас только каждый пятый умеет палатку поставить. И вообще – это какая-то глупая вражда неизвестно почему. С какой стати мы вдруг начали так пренебрежительно говорить о людях с другими вкусами?

– Ты еще скажи, что мы люберов любить должны!

– Вообще всех должны любить. Господь нам это завещал.

– Тю! Ангел – проповедник! – Опять Достоевский.

– Не зря он Ангел, – ответила я. – Вот чего тебе неймется?

– Ладно, давайте не ругаться, а делать, – сказал Ангел.

– А как?

– Что делать?

– Давайте так. Будем собираться шить тент каждый день после пяти вечера. Каждый приходит со своим куском клеенки. Дева, как и было сказано, занимается поэтами. Можешь начать утюжить Арбат и отлавливать Хоббита. Хотя нет, Хоббит поди уже пьяный. Тогда завтра. Я пошел договариваться с художниками и сделаю список, что нам нужно для монтажа выставки. Освещение тоже на себя возьму.

– А где мани на это все взять?

– Заработаю. Кругом Арбат все-таки.

– А аппаратуру как возить? На электричке?

– Я все продумал. У меня есть один знакомый мажор на машине, он поможет.

– Ты прям так уверен, что получится?

– Уверен. Я ночью проснулся и подумал: а почему мы так не можем? Взяли, собрались выехали в лес, смонтировали – и вот тебе целый фестиваль! И у меня как крылья расправились. Можем! Мы все можем! Главное – просто взяться.

Значит так, объявляем штаб на Гоголях. Я тут сидеть буду. Только днем на Арбате зарабатывать, так что кому надо, меня найдет. Дева, Ксю и Майка, помогайте. Честно половину заработка буду отдавать для выставки.

– Ты главного не сказал: когда выставка? – спросила я.

– Ну давайте так. Вторые выходные июля.

– Ну-у, это еще долго…

– Это только кажется, что долго. А нам пока заработать, пока набрать аппаратуру, пока людей созвать – самое оно. Чтобы кто-то успел на юга смотаться и вернуться… – Ангел изобразил торжественное выражение лица. – Итак. Давайте возьмемся за руки. Раз, два, три. Поехали!

И Ангел поднял руки в благословении.

3

За тросиками для растяжки пришлось пилить к черту на рога. Сначала на «Войковскую», потом еще на троллейбусе по Ленинградке. Четыре зеленые башни стояли на берегу Москва-реки.

– Смотри! Вот это да! Это мажорский дом! У них там в подъезде фикусы в кадках и вахтер!

– Не вахтер, а консьержка, – поправил Бранд. – Ладно, подожди меня здесь. Сейчас я быстро за тросиками сгоняю.

Через минут пятнадцать он вернулся с мотком проволоки.

– Ну что? Пошли хоть на речку сходим?

Мы прошли метров триста от домов, и там оказалась полукруглая бухта с песчаным пляжем и соснами. Красота. Бранд сел на травку и прислонился к дереву. А я легла и положила голову ему на колени.

– Слушай, можно тебя спросить?

– Давай.

– Почему ты со мной возишься?

– Да как сказать… Должен же тебя кто-то воспитывать.

– Почему именно меня?

– У меня философское отношение к этому. Попалась именно мне. Значит, я и должен с тобой возиться.

– То есть ты меня как-то специально отметил?

– Не знаю.

Рука Бранда как бы случайно легла на мою грудь, и на этом месте тут же образовалась маленькая жаровня.

– Я младше тебя и вообще неинтересная…

– Это ты сейчас прибедняешься и валяешь дурака. Интересная, стихи пишешь.

– Но ведь любишь ты не меня?

– Нет.

Большой палец Бранда как бы невзначай проехался по моему соску. Разговаривать стало совсем влом, но надо было держать лицо и желательно дышать не очень часто.

– А Сирин?

– Что Сирин?

– Ты ее любишь.

– Люблю.

– Почему ее выбрал?

– Потому что она необыкновенная, умная, как будто инопланетянка.

Пальцы Бранда легко сжали мой сосок. Говорить было почти невозможно, но нужно.

– А в чем именно она такая инопланетная?

– Во всем. В глазах, в речи…

Бранд сорвал травинку и начал водить ею по моей шее.

– Ладно, не могу я про твоих баб разговаривать. Скажи, почему ты наркоманов поддерживаешь?

Травинка медленно обогнула другой сосок и поползла вниз.

– Потому что бывают разные ситуации, и некоторые люди просто нуждаются в медикаментозной помощи.

– И что? Наркомания – это помощь, по-твоему?

– В некоторых случаях