Джинсы, стихи и волосы - Евгения Борисовна Снежкина

Потом наступила моя очередь. Казалось бы, парапет был не выше колена, но, вскарабкавшись на него, я будто взлетела над улицей. Читать я решила «подкидышей», все равно новой программы толком еще не было. «Подкидышей» я уже не любила, но что делать. Я начала – олени, дожди, молнии, ветра, надежда, юность. Какие это были уже чужие слова…

Но тут я увидела старушку с болонкой. Старушка подошла к забору и начала внимательно слушать. Остановилась какая-то пара, по возрасту близкая к моим родителям. Потом мужик лет тридцати со спортивной сумкой. Я почувствовала связь между моими словами и их реакцией. Я увидела, как они то напрягаются, то расслабляются в зависимости от того, что говорю я. Я почувствовала власть над этой публикой, и эта власть опьяняла.

Я уже почти заканчивала, когда увидела, что мимо нас проходит Ангел. Он прошел, потом остановился, повернулся, посмотрел на меня – и офигел. И уже стоял до конца выступления. Я закончила, поклонилась. Раздались аплодисменты.

Ангел подошел ко мне:

– Никак ты писака?

– Есть такое дело…

– И надолго у тебя тут?

– Еще двое минут по пятнадцать.

– Когда закончишь, приходи на Гоголя.

Когда с парапета слез Володя, мы обнялись. Володарский поздравил нас с первым выступлением, и мы немедленно послали Володю звонить маме.

– Вот видите, все не так страшно, как представлялось, – сказал Володарский. – Расходимся.

И я пошла на Гоголя. Там уже сидел Ангел, а рядом с ним лежала папка для рисования и карандаши.

– Пора руку разминать к сезону, – пояснил он.

Ли подремывал на скамейке. Достоевский, по своему обыкновению, всех доставал.

– Ну что, мать, с открытием сезона тебя. Перезимовали.

Глава девятая

1

Ну кому он еще мог пожаловаться? Родителям? Друзьям? Родственникам? Мы заварили эту кашу, и никому, кроме нас, ее последствия не были близки. А я еще мучилась оттого, что из-за той истории с директором винного магазина меня трогать им было нельзя, и все шишки полетели в Мишку. В своих жалобах и печалях он не был ни униженным, ни беспомощным. Ему было очень, очень тяжело, но он оставался таким же храбрым, и от этого сердце еще больше разрывалось.

– Нет, ты представляешь, и биологичка туда же! Вызвала сегодня и спросила, есть ли на Земле живые существа, которые не умирают от соприкосновения со спиртом.

– А существуют?

– Но это же даже дети знают. Конечно! Дрожжи. Собственно, процессе брожения по происхождению биологический. Доказано Пастером.

– А она чего?

– У нее морда вытянулась. Поставила трояк.

– Почему трояк?

– Потому что, видите ли, это побочные процессы жизнедеятельности организмов, а от прямого взаимодействия со спиртом все живые организмы умирают.

– А человек?

– Как она предполагает, человек тоже.

– Но это же глупость.

– Там нет задачи распространения знаний…

– Да…

Мне совсем нечего было сказать, кроме, пожалуй, одного.

– Слушай, Мишка. Ты сам видишь, что ситуация так себе.

– Угу.

– У меня к тебе просьба.

– Что?

– Только дай слово, что не подумаешь ничего такого…

– Ну, что?

– Нет, ты дай слово.

– Ну хорошо. Даю слово, что не подумаю ничего такого, хотя я не знаю, что я должен подумать.

– Мишка, я прошу тебя, уходи из этой школы.

– Еще чего!

– Послушай, они будут тебя гнобить. От твоей золотой медали и так уже не осталось ничего. Посмотри, что происходит со своими родителями. Ладно, с моими – это отдельный разговор, но с твоими! Правда, уходи!

– Да даже если я так решу, кто меня возьмет?

– Пятьдесят седьмая. По слухам, они каждый год добирают. Правда, не в математический класс, в обычный, но так и сейчас ты не в матшколе учишься. Сходи туда. Да, ты там никого не знаешь, но сходи, поговори с ними. Правда. Ситуация ужасная. Ну хочешь, я кого-нибудь из пятидесятисемитов в Пентагоне поймаю и все им расскажу? Может, они помогут?

– И что я буду там делать? Все равно золотой медали уже не будет.

– Не все же кругом суки. Может быть, можно сдать девятый класс заново, ну не на золотую, ну на серебряную? И ты увидишь, что, если не будет меня и этих уродов из школы, все нормальные люди увидят, что ты отличник.

– Нет, я так не могу.

– Почему?

– Не могу – и все.

– Почему?

– А ты?

– А что я? Мне никакая медаль не нужна. Сам видишь, что ко мне теперь цепляются гораздо меньше. Для меня самое тяжелое, что они бьют тебя. Сама-то я выстою, а что делать, когда они бьют по другу, не знаю.

– По другу?!

Я уперлась взглядом в асфальт и ничего не ответила. У подъезда посмотрела в его грустные, больные глаза.

– Мишка, пожалуйста, не отказывайся. Я прошу тебя, уходи. Я правда не хочу тебе такой жизни. Сил нет смотреть, как тебя мучают.

2

Дворец пионеров выдал нам маленький тупорылый автобус с дверью для гробов сзади. Плюс еще первые два спектакля пришлись на дома престарелых, где запахи старости, тлена и смерти обнимали прямо с порога. Мы начали называть наши выезды погребениями. На этот раз погребение пришлось на воинскую часть, ту, про которую Володарский с гордостью говорил – «Связисты».

Ехали подмосковными буераками. Автобусик кидало по колдобинам. В результате доехали до зеленого забора. Прошли через КПП, нас встретил бравый военный, точь-в-точь солист хора Александрова.

– Добрый день, молодые люди! Добро пожаловать в нашу воинскую часть! О костюмах не беспокойтесь, их разгрузят. – Он щелкнул пальцами, и от барака отделились две зеленые тени. – А я пока проведу для вас экскурсию.

– Прежде чем начать экскурсию, – перебил Коля, – нашему товарищу очень нужно позвонить домой. Где это можно сделать?

– Никаких проблем! – обрадовался человек в фуражке. – Елизаров, проводи!

К нам подошла еще одна зеленая тень и забрала Володю с собой.

– А мы идем дальше! – сказал фуражка.

Мы вошли в одноэтажный деревянный барак, где резко пахло мастикой и потными ногами.

– Вот, обратите внимание, справа – актовый зал, в котором вы будете выступать, а слева – столовая. Куда я и хочу вас пригласить по-нашему, по-солдатски, разделить с нами скромную трапезу.

Трапеза действительно оказалось более чем скромной. Толстая буфетчица сверкнула золотым ртом и плюхнула в выданные нам алюминиевые миски по половнику картошки с тушенкой. От супа мы все предусмотрительно отказались. К картошке комплектом шел еще компот из сухофруктов.

Жрать это было нельзя. Склизкая картошка медленно стекала с оловянной ложки и плюхалась обратно в тарелку. Однако буквально через пять минут нас окружили люди в военной форме и принялись с интересом разглядывать. Стало очевидно, что съесть эту