Преступление и наказание в английской общественной мысли XVIII века: очерки интеллектуальной истории - Ирина Мариковна Эрлихсон

23 лет, около пяти футов четыре дюйма росту, худощавый, с очень бледным лицом в силу крайней физической истощенности, на голове парик, одет в светлый сюртук и белый жилет, слегка заикается, плотник по профессии… Обнаруживший и задержавший вышеупомянутого Шеппарда, чтобы тот предстал перед судом, получит в награду 20 гиней»[379]. После того, как 10 сентября его захватил вооруженный отряд на Финчли Коммон, объем новостей о Шеппарде растет со скоростью снежной лавины. Для того чтобы соблюсти формальности по идентификации его личности, необходимо было провести новое судебное разбирательство. Его перевели в верхнюю камеру на третьем этаже Ньюгейтской башни, заковали в ножные и ручные кандалы, приковали к полу и заперли камеру – тройная мера безопасности, которая должна быть предотвратить побег.

Невероятно, но 15 октября 1724 г. Джон во второй раз сбежал с фантастической изобретательностью и смелостью, которые быстро стали легендарными. После этого он стал героем лондонской толпы, удивлявшейся и восхищавшейся его беспримерными по дерзости побегам из тюрьмы. Шеппард оставался на свободе еще две недели, в конце концов был пойман в полночь в таверне на Клэр-Маркет. «А можем ли мы хотя бы представить себе, что в нашем испорченном веке грабитель, бежавший из Ньюгетской тюрьмы в четверг, в субботу вечером уже появится на Друри-лэйн и Клэр-Маркет в компании своих старых приятелей, в облике истинного джентльмена: роскошный черный костюм, пудреный парик с косичкой, рубашка с кружевным жабо, шпага с серебряной рукояткой на боку, с бриллиантовым перстнем на пальце и золотыми часами в кармане, отлично зная, что его ищут самым усердным образом; между тем именно так поступал когда-то Джек Шеппард, по свидетельству историка того времени», – недоумевал столетие спустя У. Теккерей[380].

Шеппард был теперь самым знаменитым преступником в Англии. Официальный придворный художник сэр Джеймс Торнхилл сделал зарисовки Джона в цепях, которые были превращены в гравюры и картины. Король Георг заказал один для себя. Один журналист писал: «В настоящее время в городе есть три главных достопримечательности: львята в королевском зверинце в Тауэре, страус [вероятно чучело страуса – авт.] на выставке в Лудгейт Хилле и знаменитый Джон Шеппард в Ньюгейте»[381].

Портрет Джека Шеппарда кисти Торнхилла[382]

Здесь следует отметить, что каждое возвращение Шеппарда в тюрьму, происходило при непосредственном участии не менее знаменитой фигуры лондонского преступного мира – Джонатана Уайлда. Слава последнего была несколько иного толка, нежели чем у Шеппарда. Если тот дерзко нарушал закон и играючи уходил от его «карающего меча», то Уайлд за десять лет создал себе кровавую репутацию гаранта уголовного законодательства. Он нес личную ответственность за поимку и казнь более 120 преступников с тех пор, как начал свою деятельность в 1714 г., и накопил целое состояние за счет наградных денег. Он также руководил эффективной организацией по отслеживанию и возвращению похищенной собственности. Говорили, что Уайлд может вернуть все, будь то бриллиантовое кольцо или целая партия фламандских кружев. «Его энциклопедическая осведомленность о том, что происходило в лондонском криминальном мире, способность узнавать, кто именно украл ту или иную вещь в сочетании с тем обстоятельством, что он сам организовывал банды и распределял их по районам, его понимание преступной мотивации делали его исключительно опасным в амплуа “воролова”»[383]. Уайлд создал безупречную, досконально продуманную систему, в которую вписались как сами преступники, так буржуазия и джентри, Шеппард же по складу своего характера априори не укладывался ни в одну даже самую идеальную схему. «Таким образом, между Шеппардом и Уайлдом возникло естественное и драматическое соперничество, которое быстро завоевало популярность у аудитории. Это было не просто противостояние двух личностей, а столкновение жизненных принципов, своего рода идеологическая дуэль между преступностью и законом, бунтом и властью, юностью и зрелостью, свободой и угнетением, в зависимости от точки зрения»[384].

В мае следующего 1725 г. пришла очередь Уайлда, казненного по обвинению скупке и перепродаже краденых товаров. Отныне он тоже, как Шеппард, вошел в городской фольклор, как один из великих злодеев лондонского преступного мира, которого почти спустя два столетия Артур Конан Дойл сравнил с гениальным Мориарти:

– Джонатан Уайльд – не сыщик и не персонаж из книги. Это чрезвычайно ловкий преступник, и жил он в XVIII веке, где-то в 1750-х годах.

– Ну, тогда он мне ни к чему. Я человек дела.

– Мистер Мак, самым полезным делом для вас было бы запереться у себя дома месяца этак на три и по двенадцать часов в сутки изучать историю преступлений. Все в мире повторяется. Джонатан Уайльд управлял лондонскими преступниками, продал им свои мозги за пятнадцать процентов комиссионных. Колесо описало полный круг, и снова показалась та же спица[385].

За следующие два года появилось более тридцати баллад, пьес, брошюр и коротких биографии Шеппарда и Уайлда. В октябре и ноябре 1724 г. были напечатаны (анонимно!) два коротких очерка о жизни Джона Шеппарда: первый – «История замечательной жизни Джона Шеппарда» второй – «Повествование о всех преступлениях и побегах Джека Шеппарда, изложенное им самим во время пребывания в камере после того, как он был схвачен на Друри-Дэйн», а в июне 1725 г. журналистское жизнеописание Джонатана Уайлда – «Правдивое и подлинное описание жизни и деяний Джонатана Уйалда». Все они стали бестселлерами, а «автобиография» Шеппарда выдержала до восьми изданий за несколько недель. Безусловно, эти произведения являются блестящими образцами криминальной биографии, в которых на основе которых впоследствии был сконструирован миф о противостоянии двух знаменитых преступников, к середине XIX в. обретший собственную жизнь. Именно эти тексты стали выполнять функцию ресурса для последующих дискурсов и репрезентаций образов Шеппарда и Уайлда. Как справедливо замечает Л.П. Репина, «главную роль в формировании исторической памяти играет не столько событие, сколько представление о нем, его мысленный образ, в который вкладывается важный для общественного сознания реальный или мифический исторический смысл»[386].

Тем не менее, предприимчивый Джон Эпплби заказал три лучшие биографии своему лучшему автору – Дефо. Отрывки из очерков Дефо воспроизводились в различных изданиях «Ньюгейтского календаря» на протяжении XVIII столетия, естественно без ссылки на автора, что неудивительно, ибо даже Генри Филдинг, почерпнувший у Дефо сведения о герое своей сатирической повести «Джонатан Уайлд Великий», не «упоминал его имени, хотя охотно ссылался на своих учителей и предшественников»[387]. Это был длительный и сложный процесс, развернутый в пространственно-временных структурах, когда первоисточник подвергался неоднократным пере-интерпретациям и пере-описаниям, а жизни двух реальных людей обрастали легендами и смыслами, которых изначально не было, а их слова и