Преступление и наказание в английской общественной мысли XVIII века: очерки интеллектуальной истории - Ирина Мариковна Эрлихсон

потому уникальным, эпизодом из жизни нашего героя, когда он не пытался совершить побег. Но в восемнадцать лет Шеппард становится полностью неуправляемым. «Затем я стал грабить почти всех, кто стоял у меня на пути»[412], – признается он, и остается только гадать, что превалирует в этом утверждении – позерство или сожаление о содеянном.

«Грабить и убегать» – именно такому алгоритму отныне подчиняется жизнь Шеппарда. В природе типовые реакции поведения в ситуации опасности «представлены формулой «борьба, бегство, замирание», которая в социальной интерпретации приобретает вид «агрессия, уход, выжидание». Социальная агрессия может выражаться в физической, словесной и предметной формах»[413]. Джон сочетал их все. О его рукоприкладстве, когда он избивал своих жертв, мы писали выше, и подобных упоминаний в обеих биографиях немало. В «Истории» подробно описывается целая серия крупных краж со взломами, причем жертвой одной из них стал даже его собственный опекун, «добрый покровитель», мистер Книбон, который пытался заменить ему умершего отца. Как правило, он никогда не действовал в одиночку, ему ассистировали «коллеги» по преступному ремеслу. Так, 12 июля 1724 г. он в компании Дзозефа Блейка и Уильма Филда пробрался в магазин мистера Книбона, где «за три часа негодяи набрали на сумму пятьдесят фунтов следующее: восемнадцать ярдов сукна, парик, бобровую шапку, две серебряные ложки, носовой платок и перочинный нож»[414]. Также в «Истории» отражены случаи, когда Джон проявлял и предметную агрессию, разряжая внутреннее напряжение путем бесцельного разрушения или повреждения вещей. После первого побега из Ньюгейта он устроил целую серию безобразий: «предварительно поев жирных устриц и заглотив добрую порцию бренди, он вызвал цирюльника и при полном параде отправился в молочную лавку, снес дверь с петель и учинил форменный погром, расколотив горшки и миски и устроив настоящий потоп из сливок и молока»[415].

Джон не чурался и карманных краж, и ограблений на большой дороге. Спустя неделю Шеппард и вышеупомянутый Блускин совершили нападение на экипаж, облегчив кошелек путешествующей в ней леди на полкроны, а 20 июля остановили карету мистера Партиджера, оглушили пьяного джентльмена ударом рукояти пистолета и забрали его кольца и три шиллинга. Любопытно, что в «Повествовании» содержится расширенная версия этих эпизодов, где Шеппард дает далеко не лестную характеристику своим «партнерам». Уильям Филд, по его словам, это «самый отпетый мерзавец, из тех, кто осквернял своим дыханием воздух Англии»[416]. Чуть менее «лестно» он отзывался о Джозефе Блейке (Блускине): «В противоправных деяниях он преуспел куда более меня, на его совести бесчисленное количество преступлений, за которые были приговорены к смертной казни четыре его подельника… Несмотря на то, что он отличался крепким телосложением и был способен на любое злодеяние вплоть до убийства, нрав его был куда менее решительным…Прошлым летом мы наняли двух лошадей в таверне на Пикадилли и отправились в Энфилд-Чейз[417]. Мимо нас проезжал экипаж с четырьмя юными леди, на руках которых поблескивали золотые часы. Я приказал немедленно атаковать их, но в этот момент мужество покинуло Блускина, он заявил, что прежде должен освежить лошадь, но пока он провозился, кареты и след простыл, как, впрочем, испарилась надежда поживиться богатой добычей. Говоря вкратце, Джозеф Блейк был никчемным компаньоном, горе-вором, и, если бы он не попытался перерезать горло Джонатану Уайлду, о нем бы никто и не вспомнил»[418].

По нашему мнению, в биографиях ярко отразилась картина духовного мира и ценностных ориентаций преступников. «Идеология разбойников – праздная жизнь, большие деньги… Члены группы не способны чувствовать нравственных обязательств даже друг перед другом. Каждый готов при опасности броситься сторону, а при виде наживы – вцепиться соучастнику в глотку»[419]. Очевидно, что векторы, задающие направление поведению закоренелых преступников, совершенно отличны от мотивации обывателей. При этом деформация нравственных барьеров вплоть до абсолютной деградации автоматически не означает полное отсутствие нравственности. «Выражение “духовно нищий человек”, которым часто нарекаются преступники, совсем не есть констатация отсутствия у них нравственности, а есть лишь негативная оценка ее содержания с позиции принятых в обществе морально-этических категорий. В этом отношении есть основание рассматривать преступную нравственность как форму асоциальной групповой морали»[420]. В эту асоциальную групповую мораль, как очень жёсткую систему ценностных координат преступного мира вписываются яркие эпизоды, которые живописуются в обеих биографиях. В «Истории», например, повествуется о том, как приятель Шеппарда Сайкс, а по совместительству агент и помощник Джонатана Уайлда, пригласил его в трактир, чтобы поиграть в кегли, и сдал констеблю Прайсу, доставившего того в тюрьму Св. Джайлса, откуда тот не преминул сбежать в первую же ночь, связав одеяло с простыней и спустившись по ним со второго этажа. Пребывая в Ньюгейте, Джон жаловался на практику взаимных обвинений и сдачи подельников в обмен на смягчение приговора. «Иногда он был серьезен, размышляя о своей порочной жизни и нечестивых деяниях… часто сетовал на разложение воровского братства, заявляя, что если все были такими “твердыми петушками”[421] как он, то репутация английских воров поднялась бы на такую недосягаемую высоту, что отпала бы необходимость в тюремщиках и палачах»[422]. В «Повествовании.» Джек высказывается настолько сардонически-рационально, что за его голосом явно звучит голос самого Дефо: «Я всегда осуждал “вороловов”[423] и тех, кто дает объявления о вознаграждении за возвращение украденных вещей в нарушении двух парламентских актов; вышеупомянутые вороловы ведут роскошную жизнь, открыто содержа конторы по оказанию подобного рода услуг, и они заслуживают виселицы куда более тех, кого они посылают раз в месяц в тайбернскую петлю как своих представителей»[424].

Вообще коллекция искромётных острот Шеппарда составляет значительный пласт биографии, хотя трудно определить, где заканчивалось чувство юмора тайбернского висельника, а начинался сарказм великого романиста. «Шутки Шеппарда и его неудержимое остроумие среди ужаса и грязи Ньюгейта великолепно раскрывают его стоический характер и естественную браваду. Этот растущий интерес к личности преступника является новым для жанра криминальной биографии. Опять же, в них можно обнаружить явно сочувственный интерес автора “Молль Флендерс”»[425]. «А теперь следует обратиться к поведению мистера Шеппарда в дни, предшествовавшие его последнему побегу… Молодая женщина, стиравшая его белье, как-то пришла с заплывшими от синяков глазами, и Шеппард спросил ее, как долго она замужем. – Откуда Вы узнали это, сэр? – Не отрицай очевидное, Сара, брачное свидетельство у тебя на лице»[426]. Один джентльмен в шутливой манере пригласил его к себе в гости, на что Шеппард ответствовал, что нанесет визит чуть позже, добавив, что он так же надежен, как и его слово. Когда ирландский священник призвал