Преступление и наказание в английской общественной мысли XVIII века: очерки интеллектуальной истории - Ирина Мариковна Эрлихсон

где воцарилась необъяснимая с точки зрения профессиональной солидарности радость: «Народ Ньюгейта ликовал, распевая “Слава Тебе, Боже”, и несколько дней на лицах сияли улыбки и поднимались полные бокалы»[434].

Когда Шеппард сбежал во второй раз, «опрометчивая и невежественная молва» опять обвинила тюремщиков в попустительстве и мздоимстве. «Но добрый нрав достойнейшего мистера Питта и его помощников сам по себе служит опровержением этих грязных домыслов, – негодует автор. – Да, им и раньше приходилось иметь дело с негодяями с душой черней ночи. Они честно выполняли свои обязанности, но они всего лишь люди, а им пришлось иметь дело с существом, превосходящим обычного человека, сверхъестественным Протеем[435], деяния которого говорят сами за себя»[436]. Ярким моментом автобиографии также является необычайно напряженное и показательное повествование о последнем побеге Шеппарда из Ньюгейта: «Это столь же поразительно, как знаменитый рассказ Казановы о его побеге из венецианской тюрьмы, воспроизведенное его мемуарах поколение спустя. Автор “Робинзона Крузо” всегда был очарован техникой, опытом и методом: как все на самом деле делается. С удивительной изобретательностью Шеппард сбежал вверх: сначала через дымовую трубу, затем через шесть наглухо запертых дверей, затем через тюремную часовню и, наконец, через крыши Ньюгейта»[437].

Девятичасовой побег в гениальной интерпретации Дефо превращается в исследование характера Шеппарда в состоянии стресса: «В полной темноте я едва не пал духом, так как сильно сомневался в успехе предприятия; но взбодрившись, приложил еще больше усилий, и менее чем через полчаса… вырвал коробку, укротив непокорную дверь. Затем я столкнулся с еще одним препятствием – дверью, снабженной большим количеством болтов, балок и замков по сравнению с тем, с которым мне приходилось иметь дело. Я действовал с великим воодушевлением в надежде на награду за мои труды… я чувствовал, что моя работа близится к завершению и моя судьба скоро будет решена»[438]. Дефо мастерски компонует чисто технические подробности с деталями, фиксирующими эмоциональное состояние Шеппарда, как человека, преодолевающего сильнейший стресс. Он оценивает ситуацию, выбирает стратегию действий, мобилизует свои индивидуальные энергетические ресурсы, реализует конкретные действия и оценивает результаты.

Этапы побега Джона Шеппарда[439]

Итак, алгоритм побега состоял из следующей последовательности действий: Шеппард освободил руки из наручников и маленьким гвоздем разжал одно из звеньев цепи, сковывающей ноги. Куском цепи он перепилил брус, загораживающий печную трубу, и поднялся по ней в «Красную комнату», «дверь в которую не отпирали семь лет». Гвоздем он открыл замок за семь минут и выбрался в коридор, ведущий в часовню. Потом с помощью штыря от одной из внутренних решеток открыл еще четыре двери. Открыв последнюю дверь, он очутился вне тюрьмы, над городскими крышами. Вспомнив, что забыл одеяло, он тем же путем, вернулся обратно в камеру. Затем снова вылез на крышу и по одеялу, приколотому штырем к каменной стене, спустился на землю, проник на чердак дома, примыкающего к тюрьме, и, дождавшись пока хозяева заснут, выскользнул на улицу.

Шеппард продемонстрировал не только ловкость и профессионализм, но прекрасное самообладание в экстремальных условиях и уже спустя короткое время пожинал плоды. Оказавшись на свободе, он «арендовал» за двадцать шиллингов пробойник и молоток, освободился от кандалов, замаскировался под нищего и отправился в свое последнее «турне» по Лондону. Здесь повествование приобретает сюрреалистический оттенок, как в картине Рене Магритта «Репродуцирование запрещено»[440]: «главный герой бродит по Лондону, слушая истории и баллады о своих собственных подвигах, расширяя и трансформируя чувство идентичности»[441]. «В ту ночь я пришел в подвал на Чаринг-Кросс, полакомился жареной телятиной и т. д., услышал, как дюжина людей говорила о только Шеппарде, и больше ни о ком другом, не подозревая, что я среди них. На следующий день я отправился в таверну недалеко от Пикадилли, где имел долгую беседу о Шеппарде с молодой женщиной. Я уверял ее, что он не сможет покинуть королевство, так как не пройдет и нескольких дней, как его схватят. Она же свою очередь пожелала, чтобы проклятие обрушилось на любого, кто предаст его. Я оставался там до вечера, я затем отправился на Хеймаркет, где смешался с толпой, которая внимала двум певцам, исполняющим баллады о Шеппарде»[442].

Здесь надо сделать ремарку, что Дефо, досконально знакомый с топографией Лондона, в своих романах мастерски живописал отталкивающее и манящее лицо большого города, заложив истоки урбанизма, как особой литературной традиции, получившей продолжение в творчестве У. Филдинга и Ч. Диккенса. Биографии Шеппарда не стали исключением, в них отобразился «многоликий облик Лондона – мрачные притоны и строгое величие улиц, соборы и кофейни, рынки и игорные дома, больницы и тюрьмы, площади и закоулки»[443]. Словно предчувствуя близкий конец, Шеппард старается получить максимум удовольствий, реализуя линию поведения, чью квинтэссенцию передает стихотворение «Выбор остроумца» Эдварда Уорда (1704):

Беру от жизни все и наслаждаюсь этим,

А как иначе жить на белом свете?[444]

Он предается чревоугодию и плотским утехам, что, впрочем, описано в высшей степени целомудренно, оставляя читателю простор для фантазии: «Я арендовал мансарду в бедном доме на Ньюпорт Маркет, и послал за рассудительной молодой леди, которая на протяжении долгого времени была истинной хозяйкой моего сердца и скрашивала мои дни. Он явилась и выказала мне всю поддержку, на которую была способна»[445]. Молодая особа передала послание матери Шеппарда, которая со слезами на глазах умоляла непутевого сына уехать из Англии и тем самым спасти свою жизнь. «Я искренне обещал последовать ее совету, – вспоминает Шеппард и тут же цинично добавляет, что в его намерения это никоим образом не входило»[446]. Питер Акройд объяснял эту самоубийственную приверженность Лондону тем, что Джон был истинным лондонцем, а потому не мог, да и не хотел действовать вне своей территории.

Вообще отношения Шеппарда с близкими людьми, безусловно, добавляют существенные штрихи к его психологическому портрету. Для личности преступника характерна разная степень нравственной нечувствительности, которая может дифференцироваться от нравственной хаотичности до нравственной деградации. В случае Шеппарда сфера родственных и половых отношений явно выпала из зоны нравственной регуляции «Примесь человеческих чувств у таких индивидуумов может сохраняться лишь к ограниченному кругу лиц: близким родственникам, жене, сожительнице, приближенным соучастникам по преступной деятельности. В крайней степени нравственной деградации может отсутствовать нравственная чувствительность и в отношении близкого круга лиц»[447]. Едва ли он испытывал нежные чувства к своей «бедной» матери, хотя последнее, что он