Маленький содом - Георгий Стаматов

Концерт был назначен на девять часов.

Пробило одиннадцать.

Публика нетерпеливо ждала. Паладини не было.

Пьетро не отходил от телефона. Он разыскивал певца по всему городу, но тщетно.

Впервые в жизни старый учитель понял, что взял на себя тяжелую, непосильную задачу — ежедневно спасать утопающего. И вдруг он услышал звуки старинной корсиканской песни.

Пьетро замер; но не песня взволновала его, а певец: пел Паладини.

Что-то болезненно напряглось в душе старика, затрепетало и сломалось. Все вокруг показалось ему миражем, обманом: он не поверил ушам своим, когда уловил в голосе Паладини то, чего боялся больше всего.

Как рано! Слишком рано!

Пьетро любил эту простую, ясную, бесхитростную народную песню, полную страсти, крови и слез. Какая душа, какая буйная натура ее создала! Певец стремится к своей возлюбленной, стремится против ее воли... и если она его отвергнет, он покончит и с собой и с нею. Буря неудовлетворенной, неугасимой страсти!

...Но в голосе Паладини уже нельзя было уловить ни нежного шепота, ни мольбы и укора; слышен был только вопль, способный лишь напугать, но не растрогать.

Не душа корсиканца отражалась в этом пении, но его кинжал.

Неужели так пел его Паладини?

Пьетро стоял и слушал.

Так он когда-то стоял на улице, зачарованный тем же голосом. Тогда он замер от восторга, сейчас — от ужаса и боли. Ему казалось, что кто-то обманул, ограбил, предал его.

Паладини умолк. Раздались громкие рукоплескания.

Пьетро подошел к таверне и распахнул дверь.

Пьяный Паладини сидел, расстегнув жилет, в большой захмелевшей компании. Он вставал, поднимал стакан, чокался, что-то рассказывал, пожимал протянутые руки, весело ругался и пил. Можно было подумать, что певец только что вернулся из дальних странствий к своим род- ным и теперь отдыхает душой. А все остальное — опера, концерты, избранная публика и сам Пьетро, который бог знает зачем оторвал его от родной среды,— все это ему чужое.

Острая обида кипела в груди Пьетро, когда он подходил к певцу.

Паладини увидел его и вздрогнул, как пойманный преступник.

В эту минуту он понял, что свой голос, этот священный дар, он получил не от бога, а от Пьетро,— и этим даром он угощает пьяную компанию...

Он побледнел и встал.

Пьетро хотел что-то сказать, но сердце его сжалось,— он только глухо, зловеще крикнул: «Паладини!..», зашатался и упал без чувств.

Старика перенесли в отель, послали за доктором. Пьетро метался в бреду. Время от времени он открывал глаза, озирался, но никого не узнавал. Ему давали лекарства, но он их отталкивал.

Подошел Паладини.

   —  Пьетро, Пьетро, ты не узнаешь меня?

Старик приподнялся на постели.

   —  Пьетро!..

   —  Кто ты? — спросил он.

   —  Я... твой Паладини.

   —  Паладини?! — повторил больной.— Паладини?! Убирайся отсюда!.. Ты не Паладини. Паладини умер! — И голова старика упала на подушку.

* * *

Пьетро сидел у себя в кабинете.

«Значит, все кончено. Прошлое ушло. Медленно, но верно наступает роковой финал — более мучительный, чем смерть. Возврата нет; надо идти вперед, к небытию. Но ужасно не это — страшна жизнь».

Пьетро был похож на миллионера, который потерял на бирже все свое состояние сразу.

«Что со мной будет? Что у меня есть? Ничего, ничего и ничего. Ради чего жить? Будущего нет, настоящее— вечная агония. Паладини, Паладини!.. Я благословил тебя на великий подвиг, а ты меня убил. Почему я не умер в Милане, когда солнце только всходило,

зачем я ждал его захода?.. Нет больше Паладини!.. Я пережил тебя. Имею ли я право смотреть на столь позорный конец,— я, купавшийся в лучах твоей славы?»

Он решил написать письмо. Закончив его, отложил перо и задумался. Второй раз в жизни он мечтал найти утешение в смерти. Много лет назад он вот так же хотел уйти из этого мира, после того как его покинула Джульетта. Но в последнюю минуту, когда он был уже на краю гибели, искусство одержало верх, а любовь отступила.

Тогда ему изменила женщина, сейчас изменил его бог.

Послышались шаги, и Пьетро спрятал письмо.

В комнату вошел Паладини, веселый, хмельной.

   —  Пьетро, сегодня мой последний вечер. Завтра ставлю точку. Порядок и режим... режим и порядок... Если бы ты знал, с кем... с кем я познакомился, ты простил бы мне все. Это не женщина... Это не ангел... Ангел бесплотен, а она... она...

   —  Я плохо себя чувствую,— негромко проговорил Пьетро.

   —  И не удивительно. Ты нигде не бываешь, целыми днями сидишь дома. Надо жить. А не то умрешь с тоски.

   —  Я устал, мне хочется спать.

   —  Спать? В таком случае покойной ночи!

И Паладини ушел.

   —  Боже мой! — прошептал Пьетро.— Он ничего не понимает! Как, как могу я оставить его одного?

Паладини действительно ничего не понимал. Он не видел страданий своего учителя, даже на бледность его не обратил внимания и не спросил, что его так утомило.

Пьетро слышал, как Паладини открыл окно, потом снял ботинки и бросил их на пол, напевая вполголоса модный французский романс.

И несчастный старик отложил выполнение своего замысла, хоть и ни на что больше уже не надеялся.

* * *

Пьетро настоял на отъезде в Неаполь. У него был тайный план — изолировать Паладини от мира.

«Надолго ли?» — спрашивал он себя. В его мозгу гнездились две мысли: Паладини не должен петь; он, Пьетро, не должен жить.

Старика потянуло на родину. Ведь там решались все самые важные задачи его жизни, решится и эта.

Лаура встретила Пьетро и Паладини с удивлением, но радовалась, что они все лето проведут в Неаполе.

Здесь учитель и ученик виделись еще реже. Пьетро или уединялся в кабинете или гулял по аллеям сада; он никуда не ходил в гости, никого не принимал.

Паладини возвращался поздно, иногда не бывал дома по нескольку дней.

Даже Лаура заметила что-то новое, нехорошее во взаимоотношениях своих любимцев. Интуиция старой женщины подсказала ей, что Пьетро страдает и поэтому говорит о Паладини не так, как прежде. Однажды она спросила:

   —  Синьор Пьетро, неужели вы не будете выступать все лето?

Впервые задали ему подобный вопрос. А завтра придут другие и тоже будут спрашивать: «Почему Паладини не поет? Уж не болен ли он?»

У Пьетро не хватало сил выносить все это. Он уже перестал жить, все умерло в его душе. Все земное потеряло для него всякий смысл.

Пьетро решил покинуть бренную землю. «Но что тогда будет