Маленький содом - Георгий Стаматов

этот во сто крат милее мелодичного итальянского языка.

Паровоз ускоряет ход, спешит, словно понимает его нетерпение. Измученная душа Абарова успокаивается, он прощает прошлые обиды. Изможденное лицо его проясняется. Он дышит полной грудью, жадно глотает родной болгарский воздух, оживает.

«Болгария! Любил ее, люблю и вечно буду любить,— думает он.— Болгарию Ботева и Левского, Шипки и Сливницы. Не сокрушили ее и в этой войне, не одолеть упрямого болгарина! Люблю ее и сейчас, хотя сердце обливается кровью.

Не выдержал богатырь. Но не потому, что его били,— нет! Он сам упал, запутался и теперь не может подняться.

И набросилось на него хищное зверье, чтобы растерзать его».

На глазах Абарова выступили слезы. В изнеможении он опустился на скамью. Нахлынули воспоминания о прошлом, мысли о будущем, и среди этого хаоса образов и картин он отчетливо увидел родной дом, сад, свою комнату, балкон, вокзал, а на вокзале — мать, отца, Олю, Ваню, пришедших встречать его.

Возвращается воскресший из мертвых. Но не вместе с полком, не под звуки оркестра, играющего «Марш Луизы»... Один, без оружия...

   —  Господа, кто следует до Софии, прошу предъявить билеты!

Паровоз дал протяжный свисток.

Абаров вздрогнул. Спустя несколько минут поезд подошел к софийскому вокзалу и, плавно замедлив ход, остановился. Люди, столпившиеся на перроне, подняв головы, заглядывали в окна вагонов.

Абаров вышел на площадку. Лицо его сияло. Он увидел родителей — быстро спустился, обнял их, по-детски прижался к ним; все трое заплакали.

   —  Митя!.. Ты!.. Жив... здоров... А как... Расскажи...— засыпали его вопросами старики Абаровы.

   —  После... потом...

   —  Хорошо, после, дома.

Вышли на площадь, где стояли извозчики. Перед Митей раскинулась столица. Только теперь он по-настоящему почувствовал себя свободным. Прошлое с его ужасами осталось позади. Он взглянул вверх и радостно воскликнул:

   —  Папа! Витоша! Наша Витоша![23]

   —  Идем, Митя, еще успеешь налюбоваться Софией. Теперь ее не узнаешь.

   —  Мне хочется целовать родную землю, папа! Ты понимаешь меня?

   —  Как не понять!

Подкатил элегантный автомобиль.

   —  За нами? — удивился Митя.

   —  Наш.

   —  Такая роскошь?

   —  Машины имеет чуть не вся София.

Отец пропустил сына вперед.

Сидя в автомобиле на противоположных сидениях, они невольно разглядывали друг друга после долгой разлуки.

Старик увидел в чертах Мити следы усталости и страданий; они морщинами легли на его лоб, как снег на крышу дома.

   -  «Да и не мудрено! Как у него хватило сил перенести столько лишений!»

Митя заметил, что отец пополнел и помолодел.

   —  Папа, я, наверное, выгляжу старше тебя? — рассмеялся он.

   —  Нет, не старше, но ты осунулся. Отдохнешь, подкормишься и снова будешь, каким был.

   —  А как у вас с продовольствием?

Старик махнул рукой:

   —  Все есть; порядка только нет.

Возле гостиницы «Македония» автомобиль свернул на; Торговую улицу.

   —  Куда же мы едем?

Мать улыбнулась.

   —  Мы уже не живем в старом доме, продали его.

У Мити сжалось сердце. Продали родное гнездо, где он учился ходить, говорить!

   —  Успокойся, Митя, купили другой, получше, поудобнее.

   —  Но со старым связано столько воспоминаний, папа!

   —  Он не в чужие руки попал. Его твой дядя купил.

Вблизи Докторского памятника [24] автомобиль остановился перед высоким особняком с железной оградой и террасой в римском стиле.

   —  Это дом полковника Анева,— сказал Митя.

   —  Да. Полковника убили, а вдова его переехала в Пловдив. Мы купили этот дом, и не так уж дорого заплатили.

Молодой Абаров знал полковника, бывал у него. И сейчас ему показалось, что он идет к полковнику в гости.

Аллея к дому вела через фруктовый сад, в глубине которого, у ограды, стояли ульи, похожие на игрушечные виллы.

По мраморной лестнице все поднялись в просторный вестибюль. Навстречу выбежала Оля и повисла у Мити на шее.

   —  Как ты выросла! И какая нарядная! Вот франтиха!

   —  Извини, Митя, что не пришла на вокзал. Но у меня было важное заседание сиротского комитета. Меня задержала госпожа Ламбева, председательница. Ты не сердишься, правда? Но теперь уж мы не расстанемся. Война кончилась, нет больше ни окопов, ни врагов, все вернулись домой.

   —  Война еще не совсем кончилась, и не все вернулись домой,— заметил Митя.

   —  Но кровь уже больше не льется, и ты с нами!

   —  Митя, должно быть, голоден,— проговорила мать.

   —  Все готово, мама. Митя, мы испекли пирог с мясом. Я не забыла, что ты его любил.

   —  Странно — я и вправду голоден, а есть не хочется. Устал за дорогу, да и впечатлений слишком много; как приехал в Софию, так аппетит и пропал.

   —  Аппетит приходит во время еды. Пока пройдем в твою комнату. Ты, наверное, хочешь помыться? Буду тебе прислуживать вместо ординарца. Кстати, твой Иван уже здесь. Он часто приходит и всегда о тебе рассказывает. Надо сообщить ему о твоем приезде, он очень обрадуется... Ах, Митя,— с грустью проговорила вдруг Оля,— меня и сейчас в дрожь бросает... Сидим мы как-то с мамой в гостиной, в старом доме. И вот кто-то постучал в парадную дверь. Выхожу, мама за мной. Открываю — солдат: Иван с твоим багажом, несет чемодан и портплед. Я прямо обмерла, а мама как вскрикнет... Никогда не забуду этого крика... Да, мы подумали, что ты убит. «Не убит,— уверял Иван,— он жив, но в плену; а не то мы бы нашли его тело».

Вошли в комнату Мити, просторную, с высоким потолком, заботливо убранную. Все тут было новенькое, чистенькое, нарядное, даже роскошное. Мите невольно вспомнились комнаты в венских отелях. Такие же удобные, но чужие. Он предпочел бы жить в своей комнатке в старом доме.

   —  Вот мыло, зубной порошок, твой любимый одеколон «Пармские фиалки», а на столе портрет нашего героя между букетами от единственной сестрички.

   —  А Ваня где?

   —  В конторе. Сегодня важные торги. Ему никак нельзя их пропустить. Он у нас теперь директор! Важный-преважный стал. Этот—герой только с женщинами, но ничего в них не понимает. Мы с папой решили его женить...

Она умолкла и подумала: «Спросить его о Нине?.. Нет, после... Сказать о своей помолвке?.. Нет... завтра...» — Потом снова заговорила о Ване, об акционерных обществах, заседаниях.

Митя слушал ее и наблюдал. Это была не прежняя, а другая Оля — болтливая и самоуверенная.

Умывшись, Митя подошел к окну и стал разглядывать сад, потом перевел глаза на туалет Оли, ее кольца, крошечные золотые часики на