Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 - Анатолий Черняев

Я болею. Сильный грипп. Заболел в Люксембурге на другое утро после съезда компартии Люксембурга. Совсем больным работал там: трехчасовая встреча с социал-демократами; председателем партии Кринсом, лидером парламентской фракции Бергом; итоговая по съезду встреча с Рене Урбани в ЦК, как он потом пошутил за ужином, «информировал его о его съезде». Несколько политических обедов и ужинов с членами нового Политбюро. На самом съезде из 11 делегаций компартий слово дали только мне. Таких оваций по поводу моего появления на трибуне я еще не знал за всю жизнь. В адрес КПСС, конечно. Но это было демонстративно и показательно.

Итоговый ужин. Великолепен генсек Рене Урбани. Его жена Жаклин работает в управлении делами ЦК КПЛ. Красавица Марианна — член Политбюро и любовница, почти открыто вторая жена Рене. Франсуа Гофман — член Политбюро, заместитель главного редактора «Цайтунг» с русским языком. Люсьен — бывший корреспондент их газеты в Москве. Были с нами армянин — посол Удамян Камо Бабиевич, Воробьев Роман Федорович — первый секретарь.

Очень все хотели выговориться и по международным делам, и по МКД, и особенно по своим соседям — французам. Кроют Марше и Ко, не стесняясь в выражениях: за непорядочность, оппортунизм, антисоветизм и просто глупость. Обозлены особенно, потому что всегда молились на французского большого брата, а теперь он не только позорит сам себя, но и им портит все дело: правящие круги и социал-демократы ставят Рене в пример французам: он, мол, поддерживает КПСС — еще большего главного брата и одновременно сотрудничает с «нами».

Собой я доволен. Провел всю эту акцию на хорошем уровне. И, судя по всему, им, люксембуржцам, это нужно было. Нужна была делегация, которая знает их, входит в их положение, понимает волнующие их проблемы, готова их по-товарищески обсуждать, не отделывается бюрократическими декларациями и по бумажке, сделанными заранее, еще в Москве, заготовленными заявлениями «по ряду вопросов».

Но нас таких немного в ЦК, которые могут так держаться с такими вот коммунистами.

Что касается Люксембурга, то, пожалуй, только Загладин и я. Им важнее содержание, чем чины, хотя и это им польстило бы. Другие братские делегации были на уровне членов Политбюро, секретарей ЦК!

Я все еще болею. Совестно: на работе сейчас страшная круговерть. Едут со всех концов. Только что Рейгана не будет. Но Тэтчер какова! И сама явится, и всех лидеров оппозиционных партий привезет! Конечно, Коль, Трюдо и т. п. Словом, массовый миролюбивый жест в нашу сторону. Не думаю, чтоб уж совсем не искренний: в большинстве случаев это религиозные люди, и уж во всяком случае — по традиции очень серьезно относятся к смерти, похоронам, памяти об усопшем и т. д.

Сумеем ли мы должным образом отреагировать на этот жест во имя мира? Или опять возьмут верх «классовая» подозрительность, пренебрежение к «их» нравам и правилам игры, а главное — нужды военно-бюрократического комплекса (т. е. Громыко-Устинов персонально)!

За много лет не прослушал по радио и телевидению столько серьезной музыки, сколько вчера за один день. Особенно поразил Глюк: для флейты с оркестром — как играла какая-то неизвестная мне молодая флейтистка!

Итак: много ждали от Андропова. Ждали не напрасно. Еще бы ему год-два, и он чего-нибудь добился бы. Но. А теперь вот сижу и жду — кто вместо него и как пойдет? Впрочем, формально все будет так, как начато при нем. Но у нас ведь очень много зависит от личных черт, от образа мысли и настроений, симпатий и антипатий лидера. При нынешнем переходе это будет сказываться гораздо сильнее, чем при «смене лидера» после Ленина, после Сталина, после Хрущева. Брежнев создал традицию «личной власти». После него, например, личный авторитет Андропова, как единоличного руководителя страны, не подвергался ни малейшему сомнению (если не считать страхов со стороны некоторых интеллигентов и слишком уж «осведомленных» аппаратчиков насчет претензий Черненко… Я убежден, что этих претензий не было).

И на этот раз так произойдет: кого изберут, тому на другой день и будут беспрекословно подчиняться. И уже через неделю-другую наряду с решениями «последующих Пленумов» будем выполнять «указания товарища. (?!)».

Все-таки я не теряю еще надежды, что изберут (вернее уже «избрали» — на ПБ, завтра на Пленуме лишь санкционирование) — Горбачева. Намек сегодня получен: Джавад сообщил, что во время совещания у Загладина, ему позвонили от Горбачева и просили придти в такой-то час для какого-то дела.

Возможно речь идет о «слове» с Мавзолея, может быть, о выступлении на завтрашнем Пленуме. И то и другое, если это так, обнадеживает.

Чуда не произошло. Избран Черненко. На Пленум я поехал, хотя по-прежнему болен и, видимо, сильно.

Пленум почему-то опять в Свердловском зале. И, следовательно, опять надо было за полтора часа занимать место. Провинциальная элита уже наполовину заполняла зал. И все как обычно: целовались, громко обменивались приветствиями, делились «новостями» — о снеге, о погоде, о видах на урожай, словом, шел «партийный толк» людей, чувствующих себя хозяевами жизни. В этой разноголосице я не услышал ни разу упоминаний имени Андропова или разговора о «событии». К половине 11 — го зал уже был полон. Бродили только опоздавшие одиночки в поисках, куда бы приткнуться, в том числе бывший управляющий делами Павлов, которому теперь уже не было уготовано «своего» места, бывший помощник Генсека Цуканов, Голиков и т. п.

Минут через двадцать зал смолк. Началось ожидание. Причем, с каждой минутой напряжение нарастало, атмосфера будто наполнялась электричеством. За пять минут до одиннадцати в зал сбоку вошли как обычно кандидаты в члены ПБ и секретари, и как обычно — впереди Пономарев (вечный первый среди вторых). На этот раз, правда, они не приветствовали бодренько всех близсидящих, не тянули к ним руки в демократическом порыве слияния с массой цековцев.

Напряжение достигло кульминации. Все взоры (и шеи) — в сторону левой двери за сценой — вход в президиум. «Кто первый?!»

Ровно в одиннадцать в проеме двери показалась голова Черненко. За ним Тихонов, Громыко, Устинов, Горбачев и др.

Зал отреагировал молчанием. Никто не встал, как это было, когда, помнится, вошел Андропов на Пленуме, после смерти Брежнева. Уселся президиум. Горбачев рядом с Черненко. Еще ничего не ясно.

Черненко приподнялся и, низко склонившись над лежавшей на столе бумажкой, стал тихо астматическим голосом быстро говорить какие-то слова о покойном. Потом — о том, что прибыло абсолютное большинство и что можно открывать. Затем — что в повестке дня один вопрос — об избрании Генерального секретаря. Возражений и дополнений не последовало. Он предоставил слово Тихонову.