Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 - Анатолий Черняев

Черненко приподнялся и, низко склонившись над лежавшей на столе бумажкой, стал тихо астматическим голосом быстро говорить какие-то слова о покойном. Потом — о том, что прибыло абсолютное большинство и что можно открывать. Затем — что в повестке дня один вопрос — об избрании Генерального секретаря. Возражений и дополнений не последовало. Он предоставил слово Тихонову.

Тихонов спустился к ораторской трибуне и стал довольно длинно говорить о покойном и о задачах партии — продолжить начатое при нем.

Напряжение не ослабевало. Неясность сохранялась. И вот, наконец, он произносит: ПБ обсудило. поручило мне. предложить на рассмотрение Пленума кандидатуру Черненко.

Прошло несколько секунд, прежде чем произошла «разрядка» — в виде слабых, формальных и очень непродолжительных аплодисментов. (Помню, какой взрыв оваций произошел на ноябрьском Пленуме 1982 года, когда Генсеком предложил тот же Черненко избрать Андропова. И, увы, не только я это помню!) Разочарование мгновенно пронзило зал и еще сильнее приглушило атмосферу.

Тихонов продолжал характеризовать кандидатуру: Черненко мгновенно стал и неутомимым борцом, и выдающимся деятелем, и проч. — почти все то, что эти дни было непременными атрибутами усопшего.

Тихонова проводили без аплодисментов. Я смотрел на членов президиума и мне чудилось смущение на их лицах. Будто они угрызались за то, что не оправдали ожиданий членов Пленума, да и массы партии, народа. Потому что, с кем ни поговоришь в эти дни, у всех на устах был Горбачев. И не хотели, и с неприязнью думали о том, что станет Черненко.

Потом встал Горбачев и провел голосование. Единогласно.

Потом он же дал слово «Генеральному секретарю Центрального Комитета». Нудно, скучно, длинно тот говорил. В общем правильные вещи — поскольку это было повторением формул, слов, задач и идей, появившихся при Андропове. Ничего своего, кроме унылой манеры читать скороговоркой, иногда перевирая фразы.

Встретили и проводили его прохладно, хотя под конец и встали, но пример показали члены президиума: Тихонов и Громыко. Думаю, что именно они, да еще, пожалуй, Устинов и решали этот вопрос «в предварительном порядке» — до вынесения на Политбюро.

Вот так.

Никто про него плохого сказать не может, кроме интеллигентов, питающихся слухами и домыслами, будто по его указанию зажимают рукописи в редакциях и запрещают новые спектакли. Фактов никто при этом не приводит.

Думаю, что зла он никому особенно не сделал по собственной инициативе. Мое общение с ним минимально: ездили вместе в 1976 году в Данию на съезд партии. Он был скромен, демократичен, по-товарищески снисходителен. Но тогда он еще не прошел искуса власти. Общались изредка, когда мне приходилось держать слово на Секретариате. Помнится были у него с Загладиным, выпрашивать орден для Б. Н. по случаю 75-летия. Держится со мной ровно, но и не выказывая, что «знаком, мол, с тобой».

Опять же — все это ни о чем не говорит.

Разочарование людей связано с другим.

[Два часа смотрели похороны по TV. Особенно впечатляют гудки заводов… А таким наше руководство уже давно не снимают. при опускании в могилу. Другим же вокруг неловко выпендриваться].

Итак — чем же разочарованы?

Тем, что высший пост в нашем великом государстве может занять любая посредственность, которого судьба случайно вынесет на авансцену. В данном случае судьбой был Брежнев, который полюбил Черненко еще в Молдавии, таскал его за собой в аппарат ЦК, на должность зав. сектором по пропаганде, потом в аппарат президиума Верховного Совета в начале 60-ых, потом в Общий отдел ЦК. Сделал его ближайшим доверенным, всячески это демонстрировал в своем вульгарно-кумовском стиле руководства государством и партией. За пять лет превратил его из завотдела в члены Политбюро и второе лицо в партии. А потом уже действовала логика «стабильности» и «преемственности», не говоря уже о рычагах власти и приятельства. Но даже Брежнев, передавая бразды, понимал, что Черненко, своего любимчика и политического лакея, нельзя делать Первым, и вовремя «пододвинул» Андропова.

Разочарование потому, что этот человек серенький и убогий по своему интеллектуальному содержанию, малообразованный и свободный от всякого культурного фундамента, мелкий партийный чиновник по привычкам и «опыту работы», аппаратчик в худшем значении этого слова, не имеет к тому же никаких личных заслуг — как простой гражданин. Он даже не воевал, как все более или менее порядочные люди его поколения.

И потому еще, что как раз этот человек пришел к руководству страной, когда обозначился глубокий перелом в ее истории, когда возникло столько надежд, когда появилась уверенность (пусть зыбкая пока), что дела пойдут по справедливости и что порок, наконец, загонят в подполье, не дадут ему так нагло торжествовать свое превосходство и над нашими идеалами, и над правдой, как ее понимает народ.

Конечно, и без личного участия (во всяком случае — вклада) тележка, сложенная при Андропове, может двигаться дальше. Но., увы, инерции пока недостаточно, чтобы она долго прошла сама, без толчков и хорошей тяги. А для этого нужен авторитет не только должности и власти. Авторитет интеллекта и «тайна», что он, этот интеллект, что-то может. У Андропова это было.

Вчера меня многие требовали из прибывших на похороны. Но я после Пленума и особенно после того, как сходил в Колонный зал (вместе со всем Пленумом), откуда опять же пешком на Старую площадь, промерз, почувствовал, что температура опять подскочила, отказался встречаться с кем бы то ни было, кроме Макленнана, который очень просил принять его по деликатному делу. Я догадывался по какому. Так и вышло. Поехали с Джавадом и Лагутиным в гостиницу на ул. Димитрова. Гордон долго и смущенно рассказывал о конфликте между ПБ и «Morning Star» (известному нам лучше его)… А смысл его жалобы (хотя он все время оговаривался, что это их внутреннее дело) состоял в том, что Москва поддержала в этом конфликте газету, которая выступает против руководства партии.

Я слушал и валял дурака: мол, ничего не знаю, может быть, это техническое дело — газета = «Межкнига» напрямую, без ведома ЦК и т. д. выдала аванс на подписку на год вперед, вместо квартальной подписки, как обычно.

Задал два «наивных» вопроса: а в чем, собственно, политическая суть разногласий между «Morning Star» и руководством партии? И еще: что же нам, мол, делать — прекращать покупку тиража? По первому вопросу он долго петлял, зная, чья кошка мясо съела (Исполком КПВ требует печатать антисоветчину по Польше, Афганистану и правам человека, а главный редактор Чейтер отказывается). Макленнан, естественно, признать этого ничего не хотел.