Смертельный удар - Ричард Цвирлей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы не понимаете? Все очевидно, – рассмеялся Блашковский. – Мы запоминаем то, что кажется нам необычным в тот момент. Витя запомнил цвет глаз девушки, потому что в нее влюбился.
– Что ты несешь, я не… – возмутился Залевский.
– Тише, мазурский медведь, – прервал его Блашковский. – Мы запоминаем то, что необычно. Тебе понравились глаза, а Марчак запомнил не красоту Зенека, а необычную деталь его рассказа, то есть молоток. Если бы Зенек рассказал историю о том, что получил по роже, вряд ли Веслав стал бы рассказывать нам об этом. Он рассказал из-за парня с молотком.
– Ладно, я понимаю твою теорию о том, что мы запоминаем, – сказал красный как рак Залевский, – только какое нам дело до молотка?
Блашковский остановился напротив него.
– Ты видел убитую девушку?
– Да, видел…
– А ты видел дыру в ее голове?
– Да…
– Как ты думаешь, чем ее можно проделать?
– Твою мать, молотком?
– Как вам кажется, сколько человек ходит по палаточному полю с молотком за поясом? По-моему, немного, а это значит, что другие люди могли его запомнить из-за этого молотка.
Нужно искать парня с молотком и четверых скинхедов из Познани.
г. Познань
20:50
– Где это случилось? – спросил Толстый Ричи.
– Недалеко от «Певекса», – объяснил Тунё. – Я попрощался с Рубцом и собирался, как всегда, отвезти бабло. Я стоял на остановке напротив «Балтики». Ждал трамвая. Когда он приехал, я хотел зайти внутрь. Но когда двери открылись, из трамвая вышли эти козлы. Один меня толкнул. Когда я уже лежал на земле, второй меня вырубил.
Рассказывая это, он приложил руку к посиневшему подбородку, как будто хотел таким образом доказать, что говорит правду.
– Сколько примерно денег было в пакете? – спросил сидевший за большим столом Грубинский. Он внимательно присматривался к своему курьеру, анализируя его рассказ. Тунё рассказывал то же самое уже во второй раз и не путался в показаниях. В первый раз он говорил достаточно хаотично и нескладно, но после того, как Ричи налил ему сто грамм, он выпил водку залпом, закурил сигарету и немного успокоился, а потом рассказал все еще раз, более подробно. Ричи заметил, что эта ситуация выбила Тунё из колеи настолько, что он забыл об отрепетированной улыбке и приличном способе изъясняться. Грубинский пришел к выводу, что Тунё говорит правду. Кто-то напал на него и забрал дневную выручку с шести «Певексов». Это могла быть приличная сумма. Интересно, кто настолько тупой, чтобы осмелиться напасть на моего курьера, задумался он. Тунё говорил, то это какие-то длинноволосые сопляки. Они скорее всего знали, что неказистый мужичок с пакетом – курьер, перевозивший деньги. Они должны были его выследить. Они ведь знали, в какое время он садится в трамвай, застали его врасплох, отобрали деньги и сбежали. Они не предвидели одного: что я вам этого не прощу и достану вас даже из-под земли.
– Пять тысяч восемьсот двадцать марок и тысяча двести долларов, – прочитал Тунё в своем блокноте. – Выручка ни больше, ни меньше, чем обычно, – добавил он, как будто уверяя шефа в том, что ничего особенного не произошло. Это действительно была средняя выручка по сравнению с рекордными доходами во время июньской Международной Познанской Ярмарки, когда каждому валютчику Ричи удавалось заработать по несколько тысяч. Иностранцы, приезжавшие в Познань на это мероприятие, предпочитали обменять валюту на черном рынке, а не официально, в банках, потому что они предлагали очень невыгодный курс, а валютчики платили в несколько раз больше, по реальному курсу, очень выгодному для клиентов.
В своем черном блокноте «Тено» Тунё каждый день записывал выручку с каждого «Певекса» и позже, прибыв к шефу, переписывал сведения в специальную тетрадь, указывая, откуда поступила каждая сумма. Благодаря этому Ричи знал, как работают его люди в городе.
Он встал из-за стола и подошел к окну. По улице проехала голубая «Сирена», оставляя за собой клубы вонючего дыма. Вскоре она исчезла за стеной живой изгороди, которую никогда не стригли. Ричи повернулся к Тунё:
– Действительно не очень много. Но это неважно, Тунё. Сам факт, что какие-то сопляки отобрали у нас деньги, абсолютно недопустим. Так не должно быть, чтобы на человека нападали средь бела дня.
– Золотые слова, Ричи, – горячо поддержал шефа Тунё, держась за ноющее от боли лицо.
Грубинский открыл окно и выглянул во двор.
– Зеленый! – крикнул он практиканту, курившему сигарету у ворот. – Пойди скажи своему шефу, чтобы он зашел в мой офис, он мне нужен.
Он закрыл окно и вернулся к столу. Он потянулся за бутылкой и налил еще водки в стакан Тунё.
Не прошло и минуты, как раздался стук в дверь. В кабинет вошел Чесь, брюнет спортивного телосложения, ростом более 180 см, со сломанным носом, на память о временах, когда он занимался боксом в клубе «Сокол Пила». Ему прочили успешную карьеру, но как многие молодые спортсмены, он не выдержал давления и начал пить. А так как все, за что он брался, он делал с душой и с полной самоотдачей, вскоре он стал пить очень много, ни в чем себя не ограничивая, даже во время тренировок. Хоть он и перестал тренироваться, любовь к боксу не исчезла бесследно. Он старался объединить оба увлечения. Каждый раз, когда он выпивал, он старался найти спарринг-партнера. Наверное, он плохо кончил бы, потому что у него были все шансы, чтобы попасть в плохую компанию, но к счастью для себя, он повстречал на своем пути Толстого Ричи. Когда они встретились впервые в «Адрии», эксклюзивном ресторане с танцполом, Чесь был уже в боевом настроении. Он присмотрел Ричи, спокойно пившего пиво, и решил ему помешать. Однако он переоценил свои шансы и недооценил противника. Когда Чесь напал, Ричи нанес ему удар в лицо массивной пивной кружкой, и нос захрустел с неприятным звуком. С тех пор, из-за сломанного носа, его прозвали Клювом. А Ричи оценил бойцовский характер Чеся. Он взял его к себе, дал работу за хорошие деньги и, что самое важное, уважение среди валютчиков. Благодарный Чесь быстро доказал, что шеф может ему полностью доверять. Сначала он бросил пить. Не вообще, конечно, он перестал пить официально, в рабочее время, а по вечерам по-прежнему выпивал, но не был уже таким агрессивным, потому что дома ему некого было избивать, ведь у его никого не было, кроме мамы, а ее он уважал и никогда в жизни не
