Антикварная история - Елена Дорош
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Растравив себя горькими мыслями о неудавшейся женской доле, Наташа пару раз всплакнула в туалете и потом долго запудривала следы слез. Паршиво будет, если все догадаются, что она плачет из-за гнусного ворюги. Все утро она старалась прятать покрасневшие глаза от Маши, поэтому, когда та попросила ее подстраховать, если вдруг задержится после обеда, страдалица с готовностью кивнула. Все равно во вторник народу почти никогда не бывает.
Вылетев из дверей, Маша помчалась на маршрутку. Ехать к Суслиным полчаса, не меньше, и это если повезет. Она уже заворачивала за угол, как сзади раздалось деликатное бибиканье. К тротуару подъехала машина Элеоноры.
– Подвезти? – осведомилась она, выглянув из окна автомобиля.
В другое время Маша отказалась бы, но сегодня было не до политесу.
– Вы к Суслиным собрались? – спросила Элеонора, поворачивая к Дворцовой.
– Да. А как вы догадались?
– Вчера разговаривала с Биной Рафаэльевной. Мне из окна видно, что у вас там происходит. Чтобы не умереть от любопытства, позвонила ей.
– Так вы все знаете?
– Не все, разумеется. Бина Рафаэльевна была расстроена, поэтому докапываться было неприлично. Но в основных чертах…
– Хочу навестить Льва Моисеевича. Не знаете, что с ним?
– Ничего страшного, по-моему. Просто перенервничал. У магазина остановиться? Вы ведь, наверное, мандарины покупать собрались?
– Хотела вообще-то…
– Тогда лучше купите бананов. Лев Моисеевич их обожает.
Затарившись двумя большими связками бананов, они поехали дальше.
У дома Суслиных Элеонора попрощалась. Она заедет к Бине Моисеевне вечером, а сейчас ей нужно в другое место.
Дверь Маше открыл Лев Моисеевич в расписном шелковом халате. Однако, несмотря на веселенькую одежку, выглядел он больным.
– Ну зачем ты побеспокоилась, – слабым голосом сказал он, когда Маша всучила ему пакет с бананами.
– Суслик, живо в постель! Я сама буду обихаживать гостью.
Бина Рафаэльевна выплыла из кухни, вытирая руки.
– И зачем было тащиться в такую даль, да еще тяжесть на себе переть? – тут же приступила она к «обихаживанию». – Никто не умер, никто не рыдает. Просто Суслик сгорел на работе. Но с кем не бывает? Проходи, Муся. Так и быть, мы все вместе съедим мой суп, а потом отправим тебя на такси проливать кровь за российский антиквариат. Ты что, на автобусе ехала?
– Меня Элеонора привезла, но заходить не стала.
– Деликатная женщина, – вздохнула Бина Рафаэльевна, разливая по тарелкам суп. – Только несчастная до самой невозможности. Этот Крамер ногтя ее не стоил, засранец! Хорошо, что в конце концов он осчастливил Элечку своим отсутствием! Она же просто застряла на этих галерах! Сидела и ждала его с борщами и чистыми рубашками! Он ее бросил, и она начала жить! Иначе этот хрен собачий принес бы ей триппер! Удивляюсь, что ему хватило совести оставить бывшей жене магазин! Мог бы и просто так свалить! Ой вей! Мы тогда все в счастье пребывали! Променял ее на какую-то куклу с губами и сиськами. Но тут уж у каждого свой вкус: кто любит арбуз, а кто – свиной хрящик!
– Сплетничать нехорошо, любовь моя. Муся может подумать…
– Муся ничего плохого подумать не может, – безапелляционно заявила Бина Рафаэльевна и смачно надкусила хлебную горбушку. – И потом, Суслик, сплетни – это источник вдохновения для любой женщины! Я обожаю сплетничать и всем советую! Для здоровья полезно! Вспомни, сколько сплетничали о нас!
– О да! – согласился муж.
– Лев Моисеевич, я приехала вам сказать, что вчера капитан Ширяев расспрашивал меня о Васнецове и Молохове. Я сказала: ничего не знаю, но не уверена, что он поверил, – вступила Маша, собравшись с духом.
Лев Моисеевич посмотрел на жену. Та подняла соболиные брови.
– Насчет Молохова все понятно. Я сам о нем ляпнул. Простить себе не могу. Пришлось сказать про саблю. Но только сказать. Так, мол, и так. Отказался приобретать сей предмет. Без подробностей, конечно. А о Васнецове… Я полагал, что там уже и думать о нем забыли. И о нас иже с ним. Выходит, что нет?
– Выходит. Лев Моисеевич, а камея? Мы же хотели все про нее узнать. Я, конечно, собиралась порасспрашивать Ширяева. Хотела выяснить, связано ли убийство Аленки с камеей, но когда он сам стал делать то же самое, подумала, что лучше дурочку включить.
– Это ты правильно сделала. Дурочка – самая благодарная роль, – одобрительно кивнул Лев Моисеевич. – Музыкант звонил несколько дней назад. Сказал: заключение по камее давно готово, и удивился, что от нас ни слуху ни духу. Кстати, намекнул, что меня ждет сюрприз.
– Какой? – с любопытством поинтересовалась Маша.
– О содержании сюрпризов, Муся, заранее не сообщают. Тем более по телефону. Я ответил, что сейчас не могу с ним встретиться, и попросил подождать немного.
– Ты должен с ним встретиться завтра, – сказала Бина Рафаэльевна – Возможно, этот сюрприз как-то связан с интересом следователей.
Лев Моисеевич и сам уже успел подумать, что все дело в этой пресловутой камее. Может, милиционэры ищут именно ее? Тогда дело примет совершенно ужасный оборот и главным преступником окажется Лев Суслин.
От этой мысли Льву Моисеевичу поплохело до невозможности. Он побледнел и схватился за сердце, но Мудрость Вселенной вернула его к жизни, сурово заявив:
– Не время болеть, Суслик. Ты должен спасти свою репутацию и мою жизнь.
Открытия
Музыкант пришел не один. С ним вместе была высокая рыжеволосая женщина, которую он представил как свою коллегу. Коллега попросила называть ее Татой. Яков Михайлович усадил ее на стул, а сам остался стоять, словно прикрывая женщину со спины, и начал свой рассказ.
Лев Моисеевич не спускал с профессора горящего взора, а Маша с интересом смотрела на женщину.
Тата, как и все, слушала молча, изредка поднимая на говорившего глаза, чуть поворачиваясь назад. Ее волосы при этом вспыхивали золотом, и Яков Михайлович на мгновение зажмуривался, не в силах вынести их света. Тата замечала это и едва заметно улыбалась.
Когда он закончил повествование, в кабинете повисла тишина. Лев Моисеевич думал о камее, Маша думала о Вадиме Гильберте, а Яков Михайлович думал о Тате. И все вместе они думали о превратностях судьбы.
Наконец Музыкант и его прекрасная собой коллега удалились, и Лев Моисеевич с Машей остались одни.
– Выходит, камея и сабля принадлежали одному человеку – Николаю Соболеву, и обе были у него украдены Петром Стахом.
– Но как камея оказалась у этого Аленки? Он что же, украл ее у Молохова? Вор у вора, так сказать.
– А за что Молохов убил своего деда, как вы думаете?
– Как знать. Возможно, тут совсем другая причина. Денег не давал на водку.
– А я думаю, как раз из-за сабли и украшения. Подумайте, ведь эти вещи хранились в семье сто лет, и никто никогда не пытался их продать!
– Оружие Молохов принес уже после смерти деда.
– Зато камея появилась у нас гораздо раньше. Непонятно только, при чем тут Аленка.
– А тебе не приходило в голову, – внезапно встрепыхнулся Лев
