Антикварная история - Елена Дорош

них со вторым ранением. Одной из сестер милосердия, ухаживающих за ранеными, была великая княжна Татьяна Николаевна. Тогда ей было всего девятнадцать. Во время перевязки она увидела у Соболева камею и была поражена ее сходством с той, что носила ее мать. Николай рассказал: камея – подарок жены Анны, в девичестве Гильберт. Далее Ольшанский пишет: «На следующий день госпиталь посетил сам Николай Александрович с императрицей. Александра Федоровна просила подвести ее к Соболеву и сердечно его приветствовала, сказав, что хорошо знала отца его супруги. Они, дескать, были дружны в детстве. Если бы не камея, она так и не узнала бы, что дочь Людвига стала женой доблестного русского офицера. На глазах императрицы были слезы». Потом к ним подошел Николай и, узнав, в чем дело, достал из кармана свой портсигар и вручил Соболеву. Представляешь? Эта вещь принадлежала последнему российскому императору.

– Думаешь, он тоже хранился в семье Стаха?

– Выяснить не удалось, но, думаю, Стах постарался поскорей от него избавиться.

– Почему?

– Вензель Николая Второго – это очень опасно. Особенно если ты красный командир. Да и стоила такая вещь немало.

– Однако камею он хранил всю жизнь. Не продал даже во время войны, когда семья жила впроголодь. Это не кажется тебе странным?

– Кажется, но причину мы уже, наверное, не узнаем. Хотя, может быть…

– Что?

– Ничего. Так. Бабские глупости.

– Клянусь, что смеяться не стану.

Маша отвела глаза.

– Ну… я подумала, что… Стах был влюблен в Анну и потому не мог расстаться с камеей.

Она посмотрела на Вадима. Тот был серьезен.

– Ты знаешь, Маруся, а ведь я подумал о том же самом. Получается, для убийства Соболева у Стаха был личный мотив.

– Избавиться от соперника? Что ж, вполне реально. Интересно, пытался ли он найти Анну, чтобы занять место убитого им командира? Хотя не думаю, что для Анны такой расклад был возможен.

– Конечно. Но Стах – пластун. А они никогда не бросали погоню за добычей.

– Однако он не был идиотом и прекрасно понимал, что Анна не поверила в предательство мужа. Увидев Стаха, она могла обо всем догадаться. Нет, Петро не стал бы рисковать. Осторожный был. Гад!

– Гад – не то слово, – кивнул Вадим.

– Интересно, существует ли ген предательства? Стах предал своего командира, а его праправнук предал его самого. И деда своего убил.

– Думаешь, предательство может передаваться через поколения?

– Так же, как преданность и честь. Во всяком случае, я хочу в это верить. Ты знаешь, в гвардейских полках в ходу были инструкции для солдат и офицеров. Типа сборника принципов. У измайловцев был такой: «Честь – святыня офицера». Этому принципу твой предок был верен до конца. И пусть звучит это жутко пафосно, но…

– Но это правда.

По зимнему городу

Вадим убрал со стола чашки и вдруг предложил:

– Хочешь покататься по городу? Снегопад закончился. Сейчас красиво. Уже новогодние огни зажглись.

– У нас на Большой Морской здорово!

– Что Морская! Есть места и получше! Я прокачу тебя по всему городу!

Он увидел, как она вся засветилась от радости. И есть же на свете такое чудо – Маруся!

Питер и вправду уже принарядился к Новому году. Они поехали по кольцевой, а потом свернули куда-то, и оказалось, что они мчат от Александро-Невской лавры к Неве.

Маша сидела, не смея дышать. Она и сама не понимала, отчего испытывает такую острую радость. Предновогодний Питер был хорош, но ее приподнимало над землей что-то иное!

Они почти не разговаривали. Иногда они восклицали что-то восторженное, типа – ух ты, какая красота! – и мчались дальше. Пробок почти не было, или Вадим просто знал, как проехать так, чтобы не застревать. Они ехали довольно долго, а Маше хотелось еще.

Пару раз они проскакивали по Большой Морской, и она видела прозрачную дверь антикварного салона и крыльцо «Сапфира», по обеим сторонам которого уже установили елки. Через какое-то время Маша посмотрела на часы и удивилась, что почти семь вечера. По пути они заехали в небольшой ресторанчик и съели там на двоих пиццу. Маше казалось, вкуснее она не пробовала. Потом остановились прямо у Ростральных колонн и выпили кофе в каком-то закутке. Вадим грозился, что приучит ее есть на ходу. Она кивала, соглашаясь. На ходу так на ходу. Нет ничего лучше!

Она готова была кататься с ним всю ночь!

Через час они снова проехали мимо «Сапфира», выехали на Исаакиевскую площадь, как вдруг Вадим резко затормозил, развернулся и поехал обратно. Маша еле удержалась, чтобы не клюнуть носом.

– Ты чего?

– Там человек.

– Где?

– Сейчас посмотрим.

Они сделали немалый крюк, чтобы снова попасть на Большую Морскую. Затормозили у ювелирного, Вадим выскочил из машины, подбежал к крыльцу, залез за елку и, к Машиному неописуемому изумлению, вытащил оттуда человека в светлом пальто и с шарфом, намотанным на голову. Наверное, для тепла. Маша тоже вылезла и подошла. Вадим держал мужика довольно крепко, но тот все равно норовил упасть.

– Я думал, кому-то плохо стало, а он просто пьяный.

– Я не пьяный, я горемычный, – вдруг заявил мужик, вылезая из шарфа.

Маша принюхалась.

– От него французским парфюмом пахнет, – сообщила она.

– Да и коньяк, как видно, был недешевый, – согласился Вадим, встряхивая горемычного.

– Дешевый я не пью. Я вообще не пью.

– Оно и видно. Ну и что теперь с ним делать? Ментов вызвать?

– Не надо ментов! Они его изобьют и в обезьянник кинут! – взмолилась Маша.

– Откуда у тебя, Маруся, такие познания?

– У меня папа много лет пил. Всякого навидались. Не надо его бросать.

Вадим снова встряхнул своего подопечного.

– Ну и куда же тебя везти, друг ситный?

– Друг не ситный, друг – сволочь и предатель! Лучше я тут сдохну, чем к нему пойду!

Мужик снова полез под елку.

– Эй, куда!

Вадим выудил мужика из укрытия и подтолкнул к машине. Совместными усилиями они запихали пьянчужку в салон и пристегнули.

– Ты адрес свой помнишь?

– Набережная Грибоедова. Возле Банковского моста. Там покажу.

– Это в центре. Ты только не засыпай, слышишь!

– Буду стараться. Вы, девушка, пощекочите меня, если засыпать стану. Я от щекотки сразу орать начинаю.

– Не буду я вас щекотать. Лучше тресну.

– Трескай, что ж! Я бы сам себя треснул, если б мог, – печально согласился мужик.

– Как хоть тебя зовут? – спросил Вадим, сворачивая к каналу Грибоедова.

– Феликс. Не Эдмундович, не бойтесь.

Маша прыснула в кулак.

– Да ты приколист, – покачал головой Вадим. – Ну вот твоя улица. Показывай дом.

Феликс пролез между сиденьями, вгляделся и тыкнул в большой дом.

– Вот он, мой домик.

Домик выглядел вполне фешенебельно.

Вадим выгрузил бедолагу и предложил:

– Может, тебя до квартиры довести, а?

– Не. Не надо. Доведи меня до двери. Там консье… рж… рж. Он доставит куда надо.

– Ишь ты! – усмехнулся Вадим и потащил горемыку к подъезду.

Вернулся он веселый.

– Этот Феликс далеко не бомж. Какого черта его под елку понесло, непонятно.

– Как ты его разглядел? Я вообще ничего не заметила в темноте!

– Нам часто в темноте приходится работать. Осенью и зимой темнеет рано, а ремонт надо закончить. Глаза привыкли.

– А если