Антикварная история - Елена Дорош
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вадим кивнул. Последнее время он все время кивает. Видимо, заполняет кивками пробелы в английском языке.
Готтлиб встретил его нетерпеливым возгласом:
– Ты что, спать сюда приехал? Я уже устал ждать. Мой язык весь исчесался от желания рассказать все, что я знаю.
Старческие глаза возбужденно сверкали.
– Ты думаешь, когда Соболева объявили изменником, его жена в это поверила? Ни на минуту! – нетерпеливо притягивая Вадима за руку и усаживая рядом с собой, заявил Готтлиб. – Она решила бороться! Доказать, что это невозможно! Она же была Гильберт! А Гильберты упрямы!
Оказывается, правдами и неправдами в разгар боевых действий в конце семнадцатого или в начале восемнадцатого года Анна сумела связаться с братом и попросила того найти доказательства, что в Германии полковник Соболев не появлялся.
Переход на сторону противника офицера такого ранга – событие. Случись подобное, и все немецкие газеты захлебнулись бы от счастья. Крысы бегут с тонущего корабля под названием Россия! Но если даже его переход должен был остаться тайной, то следы пребывания все равно бы утаить не удалось. Генрих был дотошен, как все немцы. Будучи допущенным во многие нужные кабинеты, он тщательно изучил донесения и сводки с линии фронта. Аккуратно наводил справки у знающих людей. И ничего не нашел. То есть совсем. Никаких следов. Более того, высокопоставленные и осведомленные больше других военные утверждали, что на этом участке фронта вообще не было ни одного перебежчика, даже из рядовых. Имени Соболева никто не слышал, даже если при этом Генрих гарантировал конфиденциальность при получении информации. В конце концов, Соболев не был невидимкой. Если бы он появился в Германии, кто-нибудь об этом обязательно бы узнал. Все это Генрих передал сестре в письме, черновик которого сохранился в семейном архиве.
Готтлиб замолчал. Длинная речь далась ему нелегко. Наконец он собрался с силами и, взяв Вадима за руку, твердо сказал:
– Соболев никогда не совершал того, в чем его обвинили. Только доказывать это после октябрьского переворота стало некому. Тех, кому Анна хотела предоставить свои резоны, вскоре самих поставили к стенке. И без всяких доказательств вины. Она это поняла, поэтому в восемнадцатом году, после заключения мира, стала искать способ переправить брату все, что оставалось от мужа. Понимала, что в России ничего сохранить не удастся.
– Почему Анна не эмигрировала?
– Не знаю. Возможность была, но она ею не воспользовалась. Осталась нести свой крест. Может быть, втайне надеялась, что муж вернется. Не могу утверждать, но тут было много женского. Любовь и верность женщины понимают по-другому. Не так, как мы. Они менее прагматичны. Живут чувствами. Отец говорил, что в ней всегда было мало от немки. Недаром она вышла замуж за русского.
– Моя семья все эти годы жила под гнетом обвинений в предательстве. Анне досталось больше всех.
– Понимаю, – кивнул Готтлиб, – измена всегда остается изменой. Хоть сто лет пройдет, хоть триста. Джордж нашел среди бумаг все, что относится к этой истории и поможет восстановить картину. Клара перевела то, что нуждается в переводе. Она, наверное, уже ждет. Иди, мой друг.
Вадим видел, что старик устал. Лицо пожелтело, четче выступили морщины. Как жаль, что они так мало знали друг друга. Готтлиб – самая близкий родственник и главный свидетель защиты для полковника Соболева. Он взял старческую руку, которая сжимала его ладонь, и поцеловал.
– Спасибо, дедушка.
Среди подобранных для него документов было много фотографий. Нашлась даже свадебная, сделанная в фотосалоне на следующий день после венчания. Впервые Вадим увидел лица Анны и Николая Соболевых. Красивые. Счастливые. Впереди у них целая жизнь. Николай держит руку жены. Он серьезен и немного напряжен. Наверное, не слишком привык позировать перед объективом. Анна, наоборот, весела и расслабленна. Она так счастлива, что с трудом сохраняет подобающий случаю важный вид. У нее смеющиеся глаза. Рука в белой перчатке легко держит свадебный букет. Кокетливо выглядывает носок атласной туфельки. Ей нравится фотографироваться, но думает она о другом. Сейчас все закончится, они выйдут из салона, сядут в пролетку и немедленно поцелуются.
– Твои усы щекотные, – скажет она мужу и засмеется.
Он посмотрит влюбленными глазами и поцелует ей руку. А потом они поедут в кондитерскую Абрикосова на Невском, накупят сладостей и, когда доберутся домой, засядут пить чай, вспоминая со смехом, как глупо они таращили перед камерой глаза и суетился фотограф, обещая торжественный вылет птички.
Вадим смотрел на фотографию и улыбался. Клара протянула другие снимки.
– Анна с сыном. Ему тут, наверное, год. Думаю, такую же она послала мужу. Твой прапрадед в это время уже был на фронте. А вот они вместе в шестнадцатом году. На обороте написано: «Февраль, шестнадцатый».
– Полк тогда стоял в резерве, и Анна приехала к мужу. Она дала ему камею со своим изображением. Вы что-нибудь о ней слышали?
– Конечно! Это очень красивая история. Камей было две. Первая подарена императрице Александре Федоровне. Нам только неизвестно, какова судьба украшений.
– Первая исчезла после ареста царской семьи. Пока не нашлась. А вторая…
– Та, что принадлежала Анне?
– Да. Она оказалась у потомков убийцы Николая Соболева.
– Боже! – ахнула Клара. – Ты должен рассказать нам все, что знаешь. Только осторожно, чтобы дедушка не сильно волновался.
– Мне бы хотелось увезти копии документов и фотографий. Это можно сделать?
– Разумеется. Питер у нас большой мастак. Работает фотографом в газете. Ты его запомнил?
– По правде говоря, не очень.
– Тогда завтра устроим вечеринку для молодежи! У тебя немало братьев, сестер и племянников.
– Это я уже понял.
Клара посмотрела внимательно и вдруг спросила:
– Тебя не пугает такое обилие родственников?
Вадим задумался. А в самом деле?
– Еще несколько дней назад я был уверен, что мне все равно, есть у меня родные или нет.
– А теперь?
– Кажется, меня за что-то наградили. Только не пойму за что.
– А я, кажется, понимаю, – серьезно сказала Клара.
Клара
Оказалось, что обещанная молодежная вечеринка состоится в Нью-Йорке, до которого предполагалось лететь на частном самолете семьи Гилберт. Вадим был удивлен. Расстояние между городами составляло каких-нибудь плевых сто километров. Однако оказалось, что самолет они зарядили не зря. В салон набилась уйма народу. Родственники, друзья родственников и разные потомственные тусовщики, которые волшебным образом всегда оказываются там, где наливают. Вадим уже стал опасаться, что придется лететь стоя, но, видимо, такое тут происходило не впервые, потому как перед самым взлетом веселая компания расселась, места хватило всем, и самолет стал набирать высоту.
Клуб, в который они приехали спустя два часа, выглядел как ангар, из которого спешно эвакуировали дирижабли, вертолеты и другие летательные аппараты. Впрочем, вокруг было столько дыма, что каждый смело мог представить себе: он находится в жерле вулкана или в пасти Вельзевула. Вадим оглох и ослеп на третьей минуте пребывания.
