Антикварная история - Елена Дорош
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тебе не нравится? – крикнула ему на ухо Клара.
– Непривычно просто! – проорал он в ответ.
– Пойдем сядем?
– С удовольствием.
Пробираясь за спиной своей родственницы, он то и дело спотыкался о чьи-то ноги, какие-то провода и трубы.
Как они не поубивались все? Или тут за углом «Скорая помощь» дежурит?
Клара приткнула его за крошечный столик и пристроилась рядом.
Верткий парень тут же подскочил с подносом. Вадим залпом выпил холодное пиво.
– Ты привыкнешь. Здесь не так плохо, как кажется на первый взгляд.
– Наверное, я просто староват.
– Это не так.
Клара придвинулась ближе и положила руку ему на плечо.
– Ты мне нравишься.
– Ты мне тоже.
– Ты мне нравишься не как родственник. В конце концов, мы с тобой, как там у русских? Седьмая вода на киселе?
– Да.
– Ты женат?
– Нет.
– Так в чем же дело? Мы можем уехать отсюда прямо сейчас. Скажи «да», и я твоя.
Клара наклонила голову и сбоку посмотрела на него.
Светлые волосы свесились, затемняя лицо. Только глаза влажно блестели, отражая разноцветные огни.
Вадим взял ее руку и поцеловал. Она сразу отодвинулась.
– Со мной что-то не так?
– Ну что ты! Ты замечательная.
Ты замечательная. Красивая. Умная. В тебе есть все, что нужно мужчине. Кроме одного – ты не Маруся.
– Она тебя ждет? – спросила Клара, закуривая.
– Кто?
– Та, о которой ты сейчас подумал.
Он хотел ответить что-то типа «да, конечно», но сказал другое:
– Не знаю.
Клара усмехнулась.
– Ты гораздо больше Гилберт, чем я.
– Почему?
– Верность партнеру – анахронизм. Сейчас так уже никто не живет. В современных реалиях это диагноз.
– Ты права. Я и сам чувствую себя пережитком прошлого.
– Патологическая преданность у Гилбертов в крови. Когда я тебя впервые увидела, сразу поняла, что ты у нас не приживешься.
– Ты права.
Она действительно права. Он не приживется, да и не хочет этого. Он хочет вернуться в Питер и забрать к себе Марусю. Навсегда.
Ожидание
Новый год был уже на носу, но Машу это совсем не радовало. В голове раздрай. На сердце – зеленая тоска. Хотя нет. В Новый год зеленой тоски быть не может. Зеленый – это елка, а елка – это ожидание чуда. Под Новый год тоска может быть только серой. Грязно-серой или тускло-серой. А еще – безнадежно-серой. Вот как у нее сейчас.
Еще вчера она надеялась, что он вернется к концу декабря, что бы ни случилось. Но сегодня уже двадцать девятое, а от него ни слуху ни духу. Два коротеньких сообщения типа «долетел, все хорошо» и «скоро буду». Ни «целую», ни «скучаю». И как это понимать? Может быть, он в чем-то не уверен? Например, в том, что она ему нужна? Или как раз уверен, что не нужна? А ведь может так случиться, что там он встретит другую и тогда не вернется вообще. А что? Похоже, так и есть.
Хорошо, что покупателей перед праздниками прибавилось. Они хоть как-то отвлекали от пораженческих мыслей. Чтобы не известись окончательно, она стала придумывать всем подарки. Брату надо купить дорогие наушники. Давно просил. Папе – свитер с оленями. Не замерзнет в своем вечно нетопленом клубе. По законам жанра Любаше следовало бы подарить шубу с лисьим воротником, но это нереально. Тогда нарядную тунику. Размахаистую такую. С блестками. Льву Моисеевичу она купит набор носовых платков из тонкого батиста с вышивкой в уголке. Будет чем лысину вытирать. Она представила, как вручает всем гостинцы, и на душе чуть полегчало.
Только Вадиму она подарка не придумала. Наверное, он от нее ничего и не ждет, но так хочется его удивить.
Целый день директора не было на месте, наконец он пробежал мимо сотрудников в кабинет и тут же вызвал Машу. Войдя, она обнаружила Суслина раскачивающимся на офисном стуле. Вид у него был задумчивый.
Маша молча ждала. Наконец, словно на что-то решившись, Лев Моисеевич почесал лысину и изрек:
– История с Константином не связана с другими, так сказать, неприятными событиями последнего времени, но она кое-чему меня научила. Нельзя ни в чем быть уверенным, даже в том, что мой сейф неприступен, как Центробанк. Этот засранец… то есть я хотел сказать, специалист по электронным устройствам, в один прекрасный день мог открыть и его, если бы такая идея пришла ему в голову.
– Это вы к чему, Лев Моисеевич? – удивилась Маша.
– К тому, что я не имею права держать у себя чужую вещь, раз не могу обеспечить ее безопасность.
Директор открыл сейф и достал из нее коробочку с камеей.
– Возьми. Эта печальная камея должна таки вернуться к своим. Поняла?
Маша подпрыгнула на месте.
– Поняла, мой любимый Лев Моисеевич! Еще как поняла! Вы – мой герой! Спасибо, и… я вас просто обожаю!
Сама не своя от восторга, Маша кинулась к Суслину и запечатлела на его лысине смачный чмок.
– Ты что, Муся, с ума сошла? Да если Картина Рафаэля учует, что от моей головы пахнет девичьим поцелуем, все закончится самым плачевным образом! Для меня, разумеется!
– Не бойтесь! Я приму удар на себя!
Подарка от нее Вадим не ждет, и пусть. Камея – это ведь и не подарок вовсе. Это просто новогоднее чудо!
Пребывая в мечтах о сюрпризах и чудесах, она не сразу услышала звонок, потом долго рылась в сумке в поисках сотового. Наконец нашла.
Звонил Пашка. Сейчас будет требовать продолжения банкета.
– Привет, мать!
– Здорово, Пашка. Ты чего это вдруг?
– Да вот хочу сказать спасибо за подгон. Вчера отлично наши сыграли. У тебя что, хахаль из хоккеистов? Или родственник?
– Ни то, ни другое. Со мной вместе врач из команды тренируется.
– Ты что, в хоккей играешь?
– Какой хоккей, Пашка? Врач занимается айкидо. Со мной тренируется.
– А ты, типа, Джеки Чан, что ли?
Маша вздохнула.
– Нет, я – Стивен Сигал.
– Ааа… – протянул Пашка, как будто ему наконец стало все ясно. – Так это… я тут подумал…
– Не тяни. Чего ты хочешь? Только сразу предупреждаю: в пределах разумного.
– Познакомь меня с Гусевым. Можешь?
– Пашка, ты совсем? Я же тебе говорю: знаю только одного из врачей. Он и так уже…
– А если я тебе скажу, что твоя Анна Гильберт не была расстреляна в двадцать третьем году?
– Врешь. Я сама видела документ, в котором черным по белому…
– Мало ли что ты видела. Я точно тебе говорю: ее не расстреляли.
– И как тебе удалось это выяснить?
– Когда ты позвонила с просьбой собрать материалы, я решил пойти, как говорится, широким кругом и позвонил своей тетке. Она преподает в универе и занимается как раз периодом двадцатых годов. У нее докторская посвящена репрессиям раннего периода. Позвонил так, на всякий случай, чтобы самому меньше париться. Вдруг у нее материалы под рукой. Когда я ей обсказал, чего тебе надо, она на фамилию Гильберт среагировала. Мол, мелькала такая. Я сразу ее в оборот. Скинь, теть Вер, материальчики. А дня через два она позвонила и говорит, что ошиблась, не нашла ничего про Анну Гильберт.
– И что? –
