Антикварная история - Елена Дорош

Маша решила, что не позволит вывести себя из равновесия и лишить айкидошной стойкости.

Она села и достала из рюкзака ноутбук.

Вадим усмехнулся. Дежавю. Странно, но вся злость, которая допекала его последние дни, вдруг куда-то улетучилась. С чего бы это?

– Помнишь, мы читали судебный протокол? Сослуживцы Соболева отмечали, что полковник никогда не расставался с тремя вещами – наградной саблей, золотым портсигаром с вензелем Николая Второго и медальоном, который подарила ему жена. Вспомнил?

Она вскинула на него глаза. Он кивнул.

– Так вот. Я посидела в архиве и нашла в Измайловской летописи информацию, что в середине февраля шестнадцатого года части Измайловского полка перевели на Северный фронт и оставили в резерве на несколько месяцев. Пасху измайловцы встретили в Прели. Сейчас город называется Прейли. Это в Латвии. Офицеры поселились в барской усадьбе. Туда к Николаю Соболеву приехала жена. Можно предположить, что именно тогда Анна дала мужу камею. Как оберег.

– Камею?

– Да. Медальон с камеей. Подарок ее отца, известного немецкого ювелира Людвига Гильберта. На камее изображена Анна. Собственно, это ее портрет. Вот почему Соболев никогда с ним не расставался.

Вадим посмотрел на нее очень внимательно и спросил:

– Ты хочешь сказать, что знаешь, где эта камея сейчас?

– Да.

– Где же?

– У Льва Моисеевича в сейфе. Пока у меня есть только фотография.

Вадим разглядывал фото так долго, что Маша устала ждать, встала и подошла к нему.

– Откуда она взялась? – наконец спросил он.

– Не поверишь, но камею, как и саблю, принесли в магазин, чтобы продать.

– Кто? Молохов?

– Нет. Другой человек. Вор по кличке Аленка.

– И как вы поняли, что это та самая?

– Пригласили эксперта. Так всегда делают. Сначала тот думал, что камея принадлежала последней императрице Александре Федоровне, а потом выяснил, что камей было две и вторая подарена именно Анне. Она была похожа на царицу в профиль, и инициалы у них совпадали.

– Так значит, Стах, убив своего командира, забрал у него не только саблю, но и другие вещи?

– Именно те, с которыми полковник не расставался никогда. Чтобы все поверили, что он действительно сбежал к немцам.

– Неглупый был этот Стах.

– Даже очень. Тело Соболева спрятал так, что никаких следов не осталось. И свое исчезновение обставил так, что все решили, будто полковник его убил.

– А когда вновь появился на свет божий в восемнадцатом, то всем уже было не до того.

– Измайловского полка уже не существовало, да и тех, кто знал об этой истории, – тоже.

– Однако остались документы, в которых черным по белому было сказано, что Соболев – изменник.

– Прибавь газеты. Про денщика все забыли, а про предательство полковника помнили.

– Очень долго помнили.

– Новой власти было выгодно раздувать эту историю.

Маруся стояла так близко, что у него потихоньку начала кружиться голова. Словно у пьяного. Странно.

Никогда раньше от одного присутствия рядом женщины голова кружиться не начинала. С ней, то есть с головой, вообще ничего не происходило. А тут…

Он посмотрел на Марусю сбоку. Она наклонила голову, и блестящие черные волосы упали на щеку.

Не осознавая свой жест, он заправил непослушную прядь ей за ухо.

Она сразу встрепыхнулась. На щеках вспыхнул румянец. Глаза брызнули яркими искрами.

– Так камея тоже была у Молохова? – спросил он, пытаясь призвать себя к порядку.

Она тут же отодвинулась.

– Не знаю. Точно известно только то, что саблю и камею забрал Стах. Связан ли тот, кто принес камею…

– Аленка?

– На самом деле его фамилия Васнецов.

Вадим усмехнулся.

– Эти воры – юморные ребята.

– Не то слово. Так вот. Связаны ли между собой Васнецов и Молохов, мы не знаем и не узнаем, наверное потому, что Васнецова убили.

– Как так?

– Да вот так. Он как раз накануне принес камею. Через несколько дней в салон пришли из следственного комитета и рассказали. Ширяев задавал мне вопросы…

– Это, случайно, не тот, с кем ты уехала?

– Тот, – ответила Маша и сразу рассердилась. – Я обещала поужинать с ним, потому что он помог тебя отыскать! Нашел твой домашний адрес!

– Не слишком ли жирно – целый ужин за такой пустяк?

– Не слишком! Сама я искала бы тебя до морковкина заговенья! Кроме того, я сама хотела!

– Это уже ближе к истине.

– Не представляешь насколько! Я хотела узнать о камее и есть ли что-то общее между Молоховым и Аленкой!

– Ну и как? Узнала? Наверное, любовь?

– Ничего я не узнала! Ширяев профессионал! Он сам стал вытягивать из меня сведения! Я испугалась, что сболтну лишнее!

Маша уже почти орала.

– И что?

– Ничего! Смоталась по-быстрому, и все!

– Жалеешь, наверное?

– Жалею, что вообще с ним поехала!

Он посмотрел на ее возмущенные красные щеки и вдруг понял, что раздражение и недовольство, которым он мучил окружающих все последние дни, были просто следствием отчаяния от мысли, что он больше никогда не увидит этих нежных щек, блестящих волос, колдовских светлых глаз. И вот все это находится прямо перед ним, а он, вместо того чтобы воспарить от счастья, устраивает сцену ревности. Просто идиот какой-то.

Его отношения с женщинами никогда не были простыми и понятными. Одни считали его снобом, другие слишком щепетильным. Одна из бывших подруг как-то заявила: он настолько джентльмен, что даже противно. Ну никак не мог он научиться любить ноги, груди и зады, если к ним не прилагались хоть какие-нибудь мозги. Впрочем, нет. Каких-нибудь ему было недостаточно. Должно быть, это и есть снобизм с щепетильностью в одном флаконе. Он давно решил, что так и есть, поэтому выстроил между собой и прекрасной половиной человечества целую систему пропускных пунктов, пройти через которые до конца никому еще не удавалось, хотя желающие были.

Эта малознакомая девочка каким-то непостижимым образом пролетела сквозь построенные им баррикады и сразу оказалась в самой середине его жизни. Как ей это удалось?

Он осторожно выдохнул и сказал, глядя в сердитое лицо:

– Прости меня, Маруся. Ладно?

Она замерла на вдохе. Что это с ним? Злился, злился и вдруг успокоился. Смотрит паинькой. Чего доброго, еще улыбнется.

С опаской глядя на хозяина, она собрала свои уже было выложенные вещички и запихала в рюкзак. Может, хоть чаю предложит?

– Хочешь кофе? У меня есть робуста. Любишь?

Ха!

– Мне больше нравится арабика, но и робуста сойдет, – сказала она манерным тоном избалованной барышни.

Вадим в самом деле улыбнулся, и у нее отлегло от сердца. Еще ничего не потеряно.

Портсигар императора

– А портсигар? Что известно про него? – спросил Вадим, когда, сидя на кухне, как сказала бы Любаша, «чин чинарем», они пили кофе.

– Портсигар был золотой и очень непростой.

– Из-за монограммы императора?

– Да. Она ведь очень заметная. Такая вычурная буква «Н», внизу римская цифра «два», а сверху – императорская корона. Кстати, вензель императора был и на эфесе сабли. Стах его стер. Но дело не в этом. Вот послушай, что я нашла в воспоминаниях Василия Ольшанского, работавшего врачом в одном из военных госпиталей.

Она убежала в комнату, повозилась там и прибежала с ноутбуком.

– В декабре шестнадцатого года Соболев лежал у