Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века - Мария Нестеренко

type="note">[280].

Н. Д. Кочеткова указывает, что этим советчиком и наставником Урусовой был именно Херасков: «Поощрая ее литературные занятия, маститый поэт давал ей свои рекомендации для выбора тем и жанров» [Кочеткова: 95]. Урусова апробирует этикетную формулу, к которой будут прибегать многие поколения поэтесс: она ссылается на свой пол и неопытность и апеллирует к «известному в России сочинителю», высокий авторитет которого представляет пропуск в мир литературы. Урусова подчеркивала роль Хераскова не единожды. Так, в стихотворении «Восписание М. х. л. М. т. в. ч. Х. р. с. к. в. <Михаилу Матвеевичу Хераскову>» она писала:

Я лиру взять дерзаю, Любя ее сверх мер, Парнаса досязаю Х****** мне пример![281]

Апелляция к образцовым авторам, конечно, была общим местом русской поэтической топики конца XVIII — начала XIX века, и молодые авторы, вступая на литературное поприще, стремились к обозначению преемственности, то есть обращались к своим наставникам (действительным или воображаемым), заявляли об ориентации на авторитеты. В случае с писательницами этот литературный жест приобретал дополнительное значение — не только подтверждения дарования и обозначения групповой идентичности, но и вообще «лицензии» на литературный труд. В «Ироидах» (1777) Урусова обращалась к музам, прося у них вдохновения, но не так, как поступают другие классицистические поэты, «просившие» лишь для себя. Урусова высказывается от лица целой группы — женщин: «Музы, вы мой дух ко песням вспламените / И пола нашего вы голосу внемлите!». Начало женского просвещения в России Урусова связывает с просвещенным правлением Екатерины, благодаря ей являются образованные женщины, писательницы, творящие в разных жанрах:

…чтобы окружать священных муз престол, То начал воспевать и женский пол: Они ко нежностям во песнях прибегают И добродетелям венцы приготовляют, С приятностью они веселости поют И действие страстей почувствовать дают. В России видимы Сапфоны, де ла Сюзы, За ними я стремлюсь…. О, вы прекрасны, музы[282].

Здесь не столько робкая попытка рефлексии, сколько объяснение, почему женщины взялись за перо. Вновь присутствует обращение к высокой фигуре покровителя, на этот раз к Екатерине II — просвещенной женщине на троне, как бы легитимировавшей участие женщин в интеллектуальной жизни.

С Державиным Екатерину Урусову связывали длительные дружеские отношения. Как отмечает Н. Д. Кочеткова,

Урусова хорошо известна биографам Г. Р. Державина прежде всего историей несостоявшегося сватовства. Нередко цитируются его слова, сказанные по этому поводу незадолго до женитьбы на Е. Я. Бастидон в 1777 г. княгине Вяземской, прочившей в жены свою двоюродную сестру Урусову: «Она пишет стихи, да и я мараю, то мы все забудем, что и щей сварить некому будет»[283].

Впоследствии Урусова и чета Державиных состояли в переписке, а в бумагах поэта находятся рукописные и печатные стихи Урусовой. Вероятно, именно Державин был инициатором приглашения поэтессы в «Беседу».

В первом выпуске «Беседы любителей русского слова» было опубликовано стихотворение Урусовой на смерть М. М. Хераскова «К творцу Кадма». Весьма симптоматично, что первое выступление поэтессы в «Беседе» связано с именем Хераскова, которого, как известно, беседчики ценили очень высоко. Оценка авторского дарования Хераскова в надгробном стихотворении Урусовой обусловлена не этикетными или моральными предписаниями, а неоспоримым его достоинством:

Везде ты таинства глубоки, Из сердца глубины извлек, Везде оставил нам уроки: Сколь слаб и тщетен человек Ты ведал тайны всей природы, Изгибы знал людских сердец, Твой дух парил в небесны своды И славился тобой Творец![284]

Поэтесса признает авторитет Хераскова не только в творческой, но и в нравственной области:

…души для просвещенья, Для обуздания страстей, Читаю я твои творенья, В них вижу свет души твоей[285], —

что вполне соответствовало программе литературного общества; по замечанию М. Г. Альтшуллера, «основной пафос „Беседы“ заключался в проповеди высокой учительной роли литературы»[286]. Для Урусовой именно учительное начало в поэзии Хераскова было наиболее важно: «И самыя твои творенья / <…> Ты ими смертных род учил»[287]. Участие Урусовой в «Беседе» удивительным образом никак не отразилось в воспоминаниях современников. Возможно, это следствие того, что поэтесса, вероятно, не присутствовала лично на заседаниях.

Таким образом, в «Беседе любителей русского слова» пересеклись траектории трех совершенно непохожих поэтесс, при этом, к сожалению, совершенно неизвестно, в каких отношениях они находились между собой. Бунина претендовала на авторское признание, а кроме того, литература была для нее источником дохода. Урусова представляла старшее поколение, ее сочинения также были признаны кругом этих литераторов, при этом, сколько можно судить по имеющимся сведениям, литература оставалась для нее формой культурного досуга, а не делом жизни. Сочинения Волковой критики обошли стороной, а своей литературной «карьерой» она, видимо, полностью обязана Шишкову, который и пригласил ее в «Беседу». Включение трех поэтесс в деятельность общества может быть объяснено несколькими причинами. Возможно, таким образом Шишков демонстрировал уважение к женщинам-литераторам, которым он покровительствовал (приглашение Урусовой, вероятно, было иницативой Державина). Однако вероятнее, что Шишков стремился привлечь новых культурных агентов, о возможностях которых заявили сентименталисты, но они, как известно, не спешили наделить их полномочиями. Среди последователей Карамзина не было