Розы без шипов. Женщины в литературном процессе России начала XIX века - Мария Нестеренко

предположить читатель, случилось не без влияния стихов адресанта. Точное время личного знакомства Буниной с Державиным неизвестно, однако «Сумерки» он, скорее всего, знал до публикации. С. П. Жихарев, занося в дневник свежие впечатления от чтений, происходивших в доме писателя и сенатора И. С. Захарова 30 марта 1807 года, среди прочитанных сочинений отметил: «Стихотворение А. П. Буниной „Видение в сумерки“ <…> великолепный набор слов, предпринятый, кажется, в намерении польстить Державину»[297]. Так как в «Бумагах Державина» этого стихотворения нет, скорее всего, Бунина не посылала его поэту. Она пошла другим путем, опубликовав «Сумерки» в журнале и сделав, таким образом, обращение публичным литературным жестом. Рассчитывала она при этом, вероятно, не только на рядовую аудиторию журнала: Державин печатался в «Драматическом вестнике», который издавал А. А. Шаховской, — соответственно, можно было полагать, что «Сумерки» попадутся ему на глаза и будут прочитаны.

Стихотворные посвящения поэтам часто содержат отсылки к ключевым приемам их поэтики и к наиболее репрезентативным для авторской манеры текстам. Использование этого приема Буниной тем более оправдано, что ее «Сумерки» построены как загадка[298] — с последующей расшифровкой («Где я?.. / От изумления к восторгу преходя, / Спросила я у тех, которы тут стояли? / „На Званке“, — со всех стран ответы раздались»), соответственно, державинские аллюзии и приемы являлись в нем подсказками для читателя. Описывая свое «видение», поэтесса апеллировала к ключевым сочинениям Державина: строки «…воспел причину мира / Воспел, — и заблистал в творениях Творец» отсылают к оде «Бог» (1784); «Рассеялось неверие, как прах», «Открылись в будущем для скорбного надежды…» — к стихотворению «Успокоенное неверие» (1779), в котором Державин описывал ситуацию скорбного отчаяния, размышления о бренности и конечности жизни, рассеявшиеся после того, как лирическому герою явился Бог: «О вы, что мысли остротой, / Разврата славитесь мечтой! / Последуя сему примеру, / Придите, обымите Веру: / Она одна спокоит вас / Утешит в самый смертный час»[299]); «…велик в твореньях Бог» — «Величество Божие» (1789). Стих «Воспел великую из смертных на престоле», конечно, должен был напомнить о цикле державинских стихов к Екатерине-«Фелице»: ода «Фелица» (1782), «Благодарность Фелице» (1783), «Видение мурзы» (1783, 1790) и «Изображение Фелицы» (1789). Бунина не ограничивается «высокими» жанрами в поэзии Державина:

Спустились грации, переменили строй, Смягчился гром под гибкою рукой, И сельские послышались напевы, На звуки их стеклися девы… —

этот фрагмент отсылал уже к державинской анакреонтике: «Хариты» (1795), «Русские девушки» (1799), «На пастуший балет» (1804). Многочисленные отсылки к стихотворениям Державина фиксировали его жанровый и риторический репертуар, приемы визуальной поэтики и позволяли читателю опознать, кто именно тот «почтенный муж с открытой головою». Таким образом, «Сумерки» можно прочитывать как «динамический конспект» державинского творчества — в понимании Буниной.

Начало стихотворения восходит к многочисленным аллегориям: «Блеснул на западе румяный царь природы, / Скатился в океан — и загорелись воды» [Бунина: 84]. В стихотворении «Евгению. Жизнь Званская» описывается утренняя заря:

Дыша невинностью, пью воздух, влагу рос, Зрю на багрянец зарь, на солнце восходяще, Ищу красивых мест между лилей и роз, Средь сада храм жезлом чертяще[300].

Бунина тоже останавливается на переходном времени, но выбирает вечернюю зарю, ср.: «…утренняя заря <…> лишь возвышенна или прекрасна; вечерняя — истинно романтична» [Манн: 24]. Таким образом возникает корреляция с предромантической традицией «вечерней поэзии».

В стихотворении описывается ситуация видения, грезы, в которые погружается лирическая героиня. Бунина использовала в «Сумерках» приемы «явления» и «смены ряда картин», о которых писал Пумпянский как о характерных для державинского репертуара[301]: Державин является в виде «почтенного мужа», увенчанного лаврами, он берет «златую лиру» и поет (дважды сменяя «напев»); в финале является «пришелица», венчающая певца «из мирт венком». Визуальная поэтика «Сумерек» действительно построена на принципе смены картин. Экспозиция представляет заход солнца, настраивающий героиню на мечтательный лад. Этот фрагмент заканчивается буквально «затемнением»: «Усни, царь дня! тот путь, который описал, / Велик и многотруден», — героиня остается в темноте, которую нарушает луч света: «Откуда яркий луч с высот ко мне сверкнул, / Как молния, по облакам скользнул?» — таково начало второй «картины». Она вмещает в себя описание Державина и его поэзии. Наконец, третья «картина» — явление жены и награждение поэта миртовым венком.

Сам поэт «узнается» постепенно:

Почтенный муж с открытой головою На мягких лилиях сидит, В очах его небесный огнь горит, Чело, как утро ясно, С устами и с душей согласно, На коем возложен из лавр венец; У ног стоит златая лира[302].

Бунина создает образ идеального поэта: вдохновение («в очах его небесный огнь горит») соединено в нем с чистотой помыслов и ясностью мыслей; разум в ладу с сердцем, поэтому и его поэзия столь искренна и гармонична.

Наконец, в финале указывается «привидевшееся» автору «Сумерек» место — Званка. Таким образом, на протяжении текста происходит постепенное узнавание того, о ком идет речь, упоминание Званки (безусловно, здесь изображена воображаемая «небесная» Званка, а не конкретное имение) должно было окончательно укрепить читателя во мнении, что речь идет именно о Державине.

Показательна для смысловой конструкции «Сумерек» оппозиция «венец» — «венок». При первом появлении поэта он увенчан «из лавр венцом», у ног его стоит «златая лира» — традиционные аллегорические атрибуты возвышенного поэта. В конце же стихотворения является некая скромно одетая «жена», «без перл, без пурпура, без злата», и венчает поэта другим венком:

Пришелица простерла руки, И миртовый венок за