Милли Водович - Настасья Ругани

Водовичи привыкли к ее гневным побегам. «Когда остынет, вернется», – думают они, закрывая противомоскитную сетку.

Милли выбегает на главную дорогу и останавливается, лишь упершись взглядом в номер дома: «54». «Сван, наверное, у отца», – говорит она, глядя на потухшие окна за ставнями.

– Именно, – отзывается тонкий голосок.

Милли обнаруживает опоссума с косматой шерстью: он сидит в гнезде из листьев, застилающих крыльцо.

– Это не твой дом, – говорит она опоссуму.

– Знаешь, Дейзи ведь умерла, и ее дом вместе с ней, – отвечает старый опоссум, – а деревянные останки принадлежат всем.

Милли кивает. Она представляет, как дома́, лишившись хозяина, отдают себя на сгрызение одиночеству и скуке.

– Но откуда ты знаешь Дейзи? – удивляется она. – Она с тобой разговаривала?

– Тебе нельзя здесь находиться.

– Да ну? И почему?

Опоссум грустно смотрит на Милли, а она заключает:

– Я буду здесь на случай, если ты вдруг захочешь ответить.

Она показывает на обочину Уолтонского проезда и садится там, поджав ноги. Спиной она наваливается на фонарь, который мерцает от крыльев бабочек. Опоссум медленно спускается по лестнице и садится рядом. В зубах у него клочок бумаги. Милли берет и разворачивает покусанный лист. На нем нарисованы ножницы.

– Опять! Где ты нашел его?

– Она мне дала. А теперь уходи, – умоляет он.

Боже, глазам не верится! Так это не было кошмарным сном? Значит, вкус тамале – не просто мираж. Странное нынче лето. Галиматья какая-то! Поплина тает в маковых пятнах. Сердцежор натыкается на слезы Дейзи. Ее смерть взвихряется, смешавшись со смертью Алмаза. В тот миг, когда Милли с ужасом думает, что, возможно, уже пропустила похороны, фары освещают семенящего по другой стороне дороги опоссума.

– За мной! – кричит он перепуганным голосом.

– Куда? – спрашивает она, но хвост уже скрылся во мраке кустов.

Вдруг свет снова выхватывает маленького испуганного хищника, чьи круглые черные глазки таращатся на не сдвинувшуюся с места Милли. Пикап подает назад и останавливается в метре от нее. Мотор затихает, из машины появляется Арчи Адамс. Он пинком захлопывает дверцу, и его тощая фигура проступает четче. Держа руки под мышками, он медленно идет в сторону Милли. Вид у него уродливый и нелепый, потому что даже когда смотришь ему в лицо, он все равно в профиль: длинный нос поперек, одна ноздря виднее, рот сбился набок, – как будто все части лица набирали по отдельности и склеили как попало. Как будто его создатель сам, еще до рождения, испугался грядущей бури. А Милли, наоборот, никогда не боялась Арчи. Ей он всегда напоминал каменного человека из-за того, что в его движениях нет гибкости. Спокойное тело сцеплено по неведомой логике воедино с подвижным и нервным лицом. Она даже как-то лепила его на уроках по творчеству. Милли вообще ближе все помятое, так что ей нравится его почти чудовищная странность. Однако когда тень Арчи накрывает ее, Милли встает и отступает с ломкой травы на вязкий асфальт.

– Дай шепну что-то на ушко? – говорит он приторным голосом.

– Зачем?

– А что? Боишься?

– Нет.

Но Милли отступает, хоть и на считаные сантиметры, следя, чтобы держаться к нему лицом. Она непроизвольно скрещивает на груди руки, прикрывая складки на футболке.

Когда Арчи вступает в закатный свет фонаря, возле которого стоит Милли, какой-то жучок вдруг трещит в оранжевом свете. Милли, вздрогнув, отпрыгивает в сторону. Стоя на середине дороги, она вспоминает предостережение Тарека: «Представь, что они со злюкой вроде тебя сделают».

– Кончай плясать, – раздражается Арчи и щупает задние карманы джинсов.

Что он ищет? Милли дышит рывками. Как будто кто-то силой перекрывает ей воздух.

– Подойди, я сказал. Ты же не хочешь кончить, как братишка, да?

Даже в темноте его голубые и влажные глаза глядят не так, как должны бы. Это глаза не убийцы и даже не расиста. Они жаждут близости. В глубине души Милли понимает эту угрозу нового свойства. По крайней мере, чувствует, как подростковые змеи тревожно шипят. Потому что они-то узнали, раньше ребенка, этот настойчивый взгляд, обычно цеплявшийся за платья Петры.

И почему она не послушалась опоссума! Где ты теперь? Покажись, прошу тебя. Зови лосей, медведей, если нужно.

– У тебя красивые волосы, – сюсюкает Арчи.

Он правда так думает. Без бликов, густой черноты, подчеркивающей темный янтарь ее милых недоверчивых глаз. Он разглядывает округлившийся рот, блеснувший слюной. Засматривается лишнюю секунду – этого хватает, чтобы растревожить змей и чтобы Милли отступила, взволнованно ища подошвой камень, от которого оттолкнуться. На самой кромке своего поля зрения она видит тропку, по которой никогда не ходила, из-за слухов о куче детей, которые сворачивали на нее и потом исчезали. Городская легенда, родившаяся в один из четвергов далекого августа 1989 года. На Бёрдтаун один за другим обрушивались ливни с грозами, – тогда-то миссис Финч, еще работавшая картографом, и обнаружила призрачную тропку, ни разу не заносившуюся на планы города. И даже сегодня, спустя девятнадцать лет после того мрачного дня – хотя Красные Равнины с тех пор обзавелись множеством других бед, а тропинка стала для детей запретной, – у миссис Финч иногда подступает дурнота к горлу, словно она снова идет по той грязной кошмарной дорожке. Стоит ей увидеть разноцветные кеды, и она уже слышит, как стучит по капюшону дождь. Протягивает руки, раздвигая свисающие с низких и плотных деревьев лианы. Продирается сквозь острые травы, полные змей, и с изумлением ступает на плитняк, таинственным образом проложивший ей дорогу дальше. Взглянув на коричневато-зеленое небо, она восхищается внезапно возникшими белыми и блестящими цветками обвивающего ветви стефанотиса, украшенного новыми, готовыми распуститься почками. Она улыбается мысли, что первая пройдет по этому дикому раю, как вдруг за спиной раздается радостный детский крик. Но вокруг – лишь цветущие джунгли. Она быстро забывает веселый возглас и любуется зачарованным проходом, не шире колеи от санок, который тянется дальше и дальше под ее восхищенным взглядом. Ей, которая знает топографию города лучше анатомии собственного мужа, крайне важно зарисовать и измерить все изменения, пусть даже такие скрытые от глаз. И она делает быстрые наброски молниеносно разросшейся зелени.

Вдруг вместо плитняка под ногами что-то мягкое. Резиновые сапоги увязают в распухшем и неподвижном маленьком теле. В грязи проступают пять детских трупов. Она узнает близняшек Лендинг по их цветастым кедам, которые вечно топтали ее клумбы с бархатцами, когда они играли с кошкой. Ее рвет, потому что по синим лицам и ногам ползают змеи. Она хочет сбежать, но натыкается на опутанную скакалкой юную метиску. Стефанотисы завяли. Миссис Финч хватается за них, чтобы не упасть, но под лепестками – шипы. До сих пор у