Гайда! - Нина Николаевна Колядина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Слушая сына, Петр Исидорович молча крутил пальцами папироску.
– Еще газеты буржуазные панику наводят – раздувают всякую мелочь. А для чего они это делают? Понятно, для чего – хотят показать, что во многих местах народ против большевиков выступает, – продолжал свой горячий монолог Аркадий. – Я недавно в «Красном Знамени» статью про это читал. Так там написано, что ничего серьезного в этих выступлениях нет. Это только последние попытки буржуев раздуть потухающий костер контрреволюции. Кстати, статья так и называется – «Последние вспышки». Так что скоро от всей этой контры мокрого места не останется! Так ведь, папочка?
– Хотелось бы… – неопределенно ответил Петр Исидорович и, поднявшись с дивана, сказал:
– Выйду-ка я во двор, покурю, пока тут стол накрывают.
В одной гимнастерке он вышел из дома и, сев на верхнюю ступеньку крыльца, закурил. Наконец-то можно было расслабиться, не хорохориться перед детьми, всем своим видом показывая, что дела у него идут так, как надо, и что в любой ситуации он, их отец, знает, как правильно поступить. Если бы это было так…
Вот даже на последний вопрос сына о контрреволюционных выступлениях не знаешь, как ответить. Ну не рассказывать же ему, что весь Транссиб – словно бочка пороховая. Вот-вот взорвется! Как только пришла команда остановить продвижение чехословаков на восток, среди легионеров сразу брожение началось. Те, что из Пензы еще не успели выехать, – а их в городе три полка осталось! – в конец обнаглели: сдачу оружия прекратили и собственным порядком собираются двигаться во Владивосток. И как их, вооруженных до зубов, задержать?
А по всей магистрали что делается? То на одном участке, то на другом конфликты возникают. На днях по телеграфу срочное сообщение пришло из Челябинска – там вообще серьезный инцидент произошел. Два эшелона – один с чехословаками, другой с военнопленными венграми и немцами – стояли на встречных путях. Какой-то озлобленный мадьяр бросил в вагон с легионерами чугунную ножку от печки и серьезно ранил одного из них.
Чехословаки в ответ устроили над венгром самосуд, за что власти Челябинска арестовали зачинщиков. Однако их товарищи силой освободили арестованных, разоружили местных красногвардейцев и захватили почти три тысячи винтовок и артиллерийскую батарею. А ведь это уже не что иное, как самый настоящий мятеж! И в Челябинске наверняка найдутся силы, готовые поддержать мятежников. Да и не только в Челябинске… И это уже не мелочи, которые отдельные издания в серьезные проблемы раздувают, как говорит Адя. Это все на самом деле очень серьезно!
Недавно ВЦИК вынес постановление о закрытие столичных газет, якобы помещающих ложные слухи, чтобы посеять среди населения панику и восстановить граждан против Советской власти. Газеты-то закрыть можно, но слухи-то не прекратятся, потому что это не такие уж и слухи…
«Вот, дети спрашивают: когда вернешься? – подумал Петр Исидорович. – А как ответишь? Знать бы, когда все это кончится… Да и куда возвращаться-то?»
От последней мелькнувшей в голове мысли его сердце сжалось, по телу прокатилась леденящая волна отчаяния. Он сразу как-то съежился – как в холодном, сыром окопе у фронтовой полосы под Ригой. Но даже там, на войне, вдали от жены и детей Петр Исидорович не чувствовал себя таким одиноким и несчастным, как сейчас, сидя на крыльце дома, который еще недавно считал родным.
Сегодня, после разговора с Дарьей, он окончательно понял, что семьи у него больше нет. Конечно, детей он никогда не оставит, и они не перестанут его любить, но того единого целого, что составляло его счастье, что было смыслом всей его жизни, больше нет и никогда уже не будет…
Ему вдруг вспомнились Щигры – город его детства и юности. Там, под ласковым курским солнцем, зарождалось это его счастье, казавшееся тогда огромным, безграничным и вечным, как Вселенная. Там он встретил и полюбил свою Наташу – совсем юную, невысокую, пухленькую, полную жизни девушку с лучистыми глазами и длинной – ниже пояса – пышной косой. Она была дочерью отставного штабс-капитана из Киева Аркадия Геннадьевича Салькова, у которого в Щиграх имелась небольшая усадьба.
Сам Петр вырос в бедной крестьянской семье отставного солдата, но родители отдали его в школу, а потом отправили в Курск, чтобы он продолжил обучение в учительской гимназии. Однако даже столь благородная профессия в глазах Наташиного отца не могла уравнять дворянскую дочь с сыном крестьянина.
– Петька Голиков?! – топая ногами, кричал на девушку Аркадий Геннадьевич. – Чтобы к семье потомственного офицера, дворянина, примазалась эта деревенщина безродная? Этот нищий, внук крепостного! Нет, нет и нет! Не будет тебе моего благословения никогда!
– Вот Аркадий Геннадьевич кичится тем, что он сам и все его предки служили в царской армии, – узнав от Наташи о родительском гневе, разгорячился тогда Петр. – Но ведь и мой отец – Исидор Данилович, и дедушка Данила тоже служили! Только Сальковы были офицерами и после отставки получали хорошие пенсии. Да и имение доход приносило. А отставные солдаты Голиковы вынуждены были работать до седьмого пота, чтобы семьи содержать. Видела бы ты, какие у моего отца руки: все в шрамах да мозолях! Потому что он с утра до ночи столярничал – мастерил прялки, веретена, детские игрушки, чтобы потом продать на ярмарке и накормить семерых детей. Почему такая несправедливость?
– Конечно, мы живем в обществе, где много несправедливости, – согласилась Наташа. – Но это не помешает нам любить друг друга и всегда быть вместе. Ты меня еще не знаешь – если я хочу чего-то добиться, меня ничто не остановит!
Наталья, которой тогда едва исполнилось шестнадцать, проявила характер и обошлась без родительского благословения. Они с Петром обвенчались и, покинув Щигры, переехали в Льгов, где вчерашний гимназист получил должность учителя начальных классов в школе рабочего поселка при открывшемся там сахарном заводе.
Петр Исидорович отбросил потухшую папироску, опустил голову, уткнулся лицом в ладони и снова погрузился в воспоминания. В памяти возник день, когда они с Наташей приехали на место, где начинали строить свою семейную жизнь.
– Ну, вот мы и дома! – бодрым голосом оповестил он жену, когда двуколка, на которой молодожены добирались до заводского поселка, остановилась.
Петр помог Наталье спрыгнуть с повозки, расплатился с извозчиком, погладил резвого, нетерпеливо фыркающего жеребца по морде и снова обратился к супруге:
– Ну, как тебе?
– Здорово! – радостно ответила Наталья, разглядывая довольно большой, простой одноэтажный дом, единственным украшением которого была пристроенная к нему застекленная веранда.
Это было здание школы, разделенное на две половины: одну из них занимали классы, в другой размещалась учительская квартира.
– Ну, пойдем, родная, в наши хоромы, – подхватив их нехитрый скарб, позвал
