Трагикомические новеллы - Поль Скаррон

— Зачем, — восклицал он порой, — удалился я оттуда, где увидал ее! Разве я не буду несчастнейшим человеком на свете, если этой приезжей не окажется более в Толедо, когда я вернусь туда? И поделом мне! Я получу по заслугам за то, что решил разыграть судью. Но если я вернусь в Толедо, ничего не сделав, — продолжал он, — что скажут обо мне те, кто хотел отговорить меня от подобного начинания? И должен ли я оставить ненаказанными разбойников, столь неслыханным образом укравших деньги моего дяди и злодейски меня оклеветавших?

Пока эта борьба совершалась в мыслях развратного молодого человека, его слуги опознали поблизости от Ксетафа карету Елены по тем приметам, какие им были указаны. Они в один голос закричали своему господину, что накрыли мошенников, и, не дожидаясь его, погнались за каретой, обнажив шпаги. Кучер в испуге остановил лошадей, а Монтуфар перепугался еще больше. Елена велела Монтуфару освободить место у окна кареты и пересела туда, чтобы попытаться отвратить столь большую беду. Она увидела подходящего к ней с обнаженной шпагой дона Санчо, чье лицо не предвещало ничего доброго; но едва глаза влюбленного дворянина встретились с теми, которые уже столь сильно его ранили, как рана вновь открылась, и он тут же решил, что слуги ошиблись, ибо всегда бываешь хорошего мнения о том, кого любишь; словно зная Елену с ее ранних лет как женщину знатную и безупречную, дон Санчо стал осыпать своих слуг увесистыми ударами шпаги, держа ее плашмя.

— Негодяи! — восклицал он. — Не говорил ли я вам, чтобы вы хорошенько смотрели, как бы не ошибиться, и не заслуживаете ли вы, чтобы я переломал вам руки и ноги за то, что вы столь неучтиво остановили карету дамы, которой надлежит оказывать всяческое почтение?

Бедные слуги, действовавшие столь поспешно только по причине примет, указанных им пажом, и увидевшие теперь прекраснейшую женщину, что внушает почтение даже самому невежливому человеку, отбежали в сторону, чтобы уклониться от гнева своего господина, решив, что он прав и еще оказывает им снисхождение, не избивая их нещадно. Дон Санчо извинился перед Еленой и поведал ей, почему его опрометчивые слуги намеревались так грубо обойтись с ней, но это ей было так же хорошо известно, как и ему. Он умолял ее принять во внимание, как легко ошибается человек, ослепленный яростью.

— Посудите сами, прошу вас, — говорил он ей, — во что могут слуги вовлекать своих господ: не будь я с ними, эти дураки сгоряча, на основании мало достоверных признаков, подняли бы общий переполох и насильно отвели бы вас в Толедо как воровку. Вы, конечно, похитительница, — прибавил он, улыбаясь, — но скорее сердец, нежели чего-либо иного.

Елена поблагодарила в душе небо за то, что оно даровало ей внешность, способную делать безнаказанными все дурные поступки, которые она имела обыкновение совершать. Оправившись от перенесенного страха, она отвечала дону Санчо весьма скромно и немногословно, ибо хорошо знала, что всякий, кто усердно отпирается от обвинений, ему предъявленных, усиливает существующее против него подозрение. Дон Санчо был в восхищении, найдя столь странным путем то, что искал. Он по безрассудству потворствовал своей страсти, воображая, что небо благоприятствует ей, ибо оно помешало ему вернуться в Толедо, как он несколько раз намеревался поступить, а это значило бы, конечно, удалиться от сокровища, которое он столь ревностно искал. Дон Санчо осведомился у Елены, как ее зовут и где она живет в Мадриде, и попросил позволения навестить ее там, чтобы подтвердить на деле свою готовность оказывать ей всяческие услуги. Елена назвалась вымышленным именем, указала вымышленное жилище и ответила, что сочтет за счастье видеть его у себя. Он предложил сопровождать ее, она не пожелала на это согласиться, сказав, что она замужем, и что муж едет ей навстречу в карете, и шепнула, что она опасается даже своей челяди, а еще более — дурного нрава своего супруга. Это сделанное вскользь признание убедило дона Санчо в том, что Елена питает к нему некоторое расположение. Он простился с ней и, влекомый больше надеждой, чем почтовой лошадью (если смею так выразиться), поспешил в Мадрид. Едва он приехал туда, как тотчас справился об Елене и ее жилище по тем приметам, какие она ему указала. Его слуги искали до устали, друзьям тоже пришлось немало потрудиться, и все это совершенно напрасно.

Едва Елена, Монтуфар и почтенная Мендес приехали в Мадрид, как стали думать, как бы им оттуда убраться. Они понимали, что не смогут избежать встречи с толедским кавалером и что если они дадут ему возможность ближе узнать их достоинства, то приобретут в нем настолько же опасного врага, насколько они считали его ныне своим преданным слугою. Поэтому Елена сложила в надежном месте все имущество, какое у нее имелось, и на следующий же день после приезда, одевшись вместе со своими сообщниками наподобие пилигримов, направилась в Бургос, откуда была родом Мендес и где у нее была сестра, промышлявшая тем же ремеслом.

Между тем дон Санчо потерял всякую надежду вновь найти Елену и вернулся в Толедо столь смущенный и пристыженный, что всю дорогу от Мадрида до своего дома не вымолвил ни слова. После того как он поздоровался с женой, осыпавшей его ласками, она вручила ему письма от брата, из которых он узнал, что брат находится при смерти в одном из лучших городов Испании; он занимал там высокую должность в кафедральном соборе и являлся одним из самых богатых духовных лиц в стране. Дон Санчо провел поэтому только одну ночь в Толедо и утром, наняв почтовых лошадей, отправился в путь, чтобы стать свидетелем выздоровления брата или же вступить во владение его наследством.

Между тем Елена находилась на пути в Бургос, настолько же недовольная Монтуфаром, насколько она его долгое время любила. Он выказал столь мало решимости, когда дон Санчо и его слуги остановили их карету, что она не сомневалась больше в его отъявленной трусости. Он стал по этой причине столь ненавистен Елене, что она с трудом выносила его вид; она не могла ни о чем больше думать, как только о том, каким образом ей избавиться от этого домашнего тирана, а пока что непрестанно льстила себя надеждой на скорое освобождение. Такой совет давала Елене и Мендес, подкреплявшая его — всеми доводами, какие подсказывало ей благоразумие. Мендес не могла вынести, чтобы в доме,