Трагикомические новеллы - Поль Скаррон

лишилась матери и могу сказать, что лишилась бы с нею всего на свете, если бы моя тетка, которую вы здесь видите, не была столь добра и не приютила меня у себя в доме, где она не делает никакого различия между мною и своими двумя прелестными дочерьми. Живя с теткой, я узнала, что ваш племянник до такой степени далек от желания загладить нанесенную мне обиду, что собирается жениться в этом городе. Я приехала с поспешностью, чтобы вы дали мне, прежде чем я выйду из вашей комнаты, две тысячи экю деньгами или драгоценными камнями, и я могла бы стать монахиней, ибо, судя потому, что мне известно из опыта о нраве этого кавалера, я никогда не решусь выйти за него замуж, даже если бы сам он и все его близкие хотели склонить меня к этому всякого рода обещаниями и просьбами. Я знаю, что он женится сегодня вечером, но я намерена воспротивиться этому и учиню скандал, который повредит ему на всю жизнь, если вы не прикажете сделать то, что я вам предложила. А в доказательство того, что все, что я рассказала вам о насилии, содеянном надо мной вашим племянником, — чистейшая правда, — прибавила она, — вот кинжал, который он приставил мне к груди, и да было бы угодно богу, чтобы племянник ваш тогда не только угрожал мне им, но и совершил нечто большее.

Окончив свою речь, Елена снова заплакала, Мендес завопила еще громче, а хор подле двери подтягивал с неменьшим рвением, причем мальчик-слуга выводил верха, а Монтуфар вторил басом. Как только старик, весьма легко поверивший всему, что рассказала самая плутоватая из всех женщин, увидел кинжал, он сразу признал в нем тот, что некогда подарил племяннику. Поэтому его единственной мыслью было не допустить, чтобы свадьба племянника расстроилась. Он, конечно, послал бы за ним, но побоялся, как бы кто-нибудь не полюбопытствовал узнать причину этого; люди всего боятся, когда сильно чего-либо желают. Поэтому, едва старик увидел, что убитые горем дамы намерены пойти и воспрепятствовать браку, которого он горячо желал и который ему стоило большого труда наладить, он приказал пажу принести шкатулку и велел ему отсчитать две тысячи экю монетами в четыре пистоля. Монтуфар получил их и пересчитал одну за другой, а старый маркиз, взяв с обеих дам обещание навестить его завтра, принес им тысячу извинений, что не может проводить их до кареты. Они уселись в нее, весьма довольные своим посещением, и велели кучеру везти их обратно в Мадрид, полагая, что если их станут преследовать, то в направлении Леона. Между тем хозяйка дома, где они остановились, видя, что ее жильцы не показываются, вошла к ним в комнату; она нашла в каморке пажа, который не мог понять, почему его заперли, и позволила ему уйти, так как знала его или, вернее сказать убедилась, что весь ее скарб в целости.

Те, для кого кража является обычным занятием и служит единственным средством к жизни, не боятся бога и вынуждены всегда бояться людей. У них нет родины, и они никогда не имеют надежного пристанища. Едва прибыв в какое-нибудь место, они как можно скорее извлекают там пользу из одного человека и ссорятся со всеми остальными. Это злополучное ремесло, на изучение которого кладется столько труда и старания, отличается от всех остальных тем, что прочие ремесла люди оставляют состарившись и оттого, что ушли силы, а воровской промысел почти всегда приходится покидать в молодости и вместе с жизнью. Очевидно, все им занимающиеся находят в нем немало прелести, раз они рискуют ради него многими годами жизни, которых рано или поздно их лишает палач.

Елена, Мендес и Монтуфар не предавались подобным возвышенным размышлениям, но зато очень страшились, как бы за ними не было погони. Они дали кучеру вдвое против условленной платы, лишь бы тот поторапливал лошадей, что он и делал с двойным усердием, желая угодить людям, заплатившим ему такой же мерой, и можно поверить, что никогда еще наемная карета не ехала более быстро по дороге в Мадрид. Им не хотелось спать, хотя ночь была уже на исходе. Монтуфар очень беспокоился и выражал своими частыми вздохами больше раскаяния, нежели удовлетворения. Елена, понимавшая, о чем он думает, захотела развлечь его рассказом о подробностях своей жизни, которые она до этого дня скрывала от Монтуфара.

— Так как я вижу, что ты в плохом расположении духа, — сказала она ему, — я хочу удовлетворить твое всегдашнее желание узнать, кто я, и услышать о тех приключениях, какие случились со мной до нашего знакомства. Я могла бы тебе сказать, что я из хорошей семьи, и назваться каким-нибудь прославленным именем, как делает в наше время большинство людей, но я намерена быть с тобой столь чистосердечной, что открою тебе все, вплоть до малейшего порока тех, кто произвел меня на свет.

«Итак, мой отец был уроженцем Галисии, ливрейным лакеем или, выражаясь более почетно, гайдуком. Он весьма чтил память патриарха Ноя за одно лишь изобретение им виноградной лозы, но если бы не эта слабость к вину, можно было бы сказать о моем отце, что он был очень мало привязан к преходящим благам этого мира. Моя мать была родом из Гренады, говоря откровенно, — рабыней, но против судьбы не пойдешь. Она откликалась на имя Мария, данное ей господами, и это имя получила при крещении, но ей доставило бы больше удовольствия, если бы ее называли Зара, что являлось ее мусульманским именем; ибо, если уж говорить все до конца, она была христианкой из покорства и по обычаю, в действительности же оставалась мавританкой. Тем не менее она часто исповедовалась, но скорее в грехах своих господ, чем в собственных, и так как она рассказывала своему исповеднику гораздо больше о зле, которому ей приходилось служить, чем о своих недостатках, и выставляла ему в выгодном свете свое терпение, исповедник, бывший святым человеком и судивший по себе о других, верил ей на слово в хвалил ее, вместо того чтобы порицать; таким образом всякий, кто оказался бы в минуту исповеди поблизости от моей матери и ее духовника, услышал бы одни только взаимные похвалы. Вы, быть может, недоумеваете, каким образом я осведомлена о столь глубокой тайне, и, конечно, догадываетесь, что не от матери я ее узнала; но я очень любопытна по природе, и, как я ни была тогда молода, я не упускала случая подойти поближе к матери, когда