Руководство джентльмена по пороку и добродетели - Маккензи Ли

– Язык прикусил, вот и все, – отвечает мне Фелисити.

Аптекарь достает из кармана халата провощенный конверт с нюхательной солью и запускает туда палец, все это время что-то очень мягко говоря Перси на незнакомом мне языке:

– Obre els ulls. Has passat una nit difícil, veritat? Em pots mirar? Mira’m[15]. Открой глаза.

Глаза Перси раскрываются, и я облегченно вздыхаю, хотя даже такое простое действие далось ему с огромным трудом. Он сильно косит.

– Molt bé, molt bé[16], – бормочет аптекарь. – Ты знаешь, где ты? – Перси дважды медленно моргает, снова закрывает глаза и склоняет голову набок. Аптекарь успевает перехватить ее над землей. – Ему нужен покой.

– Нам некуда идти, – отвечает Фелисити.

– Идите к каналу, там стоит моя баржа, отнесите его туда. Там посмотрим, как еще ему помочь.

Я киваю и жду, что кто-то что-то предпримет. Фелисити берет меня в оборот:

– Монти, чего стоишь, неси его! Сам-то он точно не пойдет.

– А… да.

Аптекарь отходит в сторону, и я взваливаю Перси на плечо. Зашатавшись под его тяжестью, спотыкаюсь и едва не падаю, но Фелисити меня ловит, и мы идем за аптекарем.

С причала наш провожатый твердым шагом направляется по узкой песчаной тропе мимо пришвартованных кораблей и вдоль берега реки. Наконец мы выходим к заляпанной дегтем пристани. Там ровным рядом, как клавиши клавесина, пришвартованы пестрые баржи. У меня подрагивают руки. Дрожь идет по всему телу, с головы до пят.

Аптекарь запрыгивает на одну из барж, хватает с носа фонарь, протягивает мне руку и помогает взойти на борт. Следом легким шагом идет Фелисити.

Посреди узкой палубы стоит что-то вроде закрытой каюты, и мы заходим внутрь. Пролезть в узкую дверь, не уронив Перси и не ударившись самому, непросто. Наконец зайдя, я почти упираюсь головой в потолок. Аптекарь указывает мне на пристроенную к стене закрытую кровать с несколькими лоскутными одеялами и россыпью тощих подушек. Висячие глиняные лампы отбрасывают на стены узоры света, похожие на осколки драгоценных камней. Они танцуют в такт движению баржи.

– Кладите его, – аптекарь отгибает одеяло, и я опускаю Перси на кровать.

Я думал, он без сознания, но Перси вдруг вцепляется в меня, будто боясь рухнуть в пропасть.

– Монти!

– Я рядом, Перс. – Я безуспешно стараюсь, чтобы голос не дрожал. – Я рядом, все будет… – Что в таких случаях полагается говорить? – Все будет хорошо. – Как же по-идиотски звучит.

– Так ярко… – бормочет он, глотая буквы. Слов почти не разобрать. Совсем непохоже на его обычный голос. И глаза по-прежнему смотрят в пустоту. Похоже, он вообще с трудом держит их открытыми – все время щурится, будто смотрит на солнце. Обеими руками он до побелевших костяшек сжимает мой камзол. Я усаживаю его на кровати, он вцепляется в меня еще сильнее и умоляет: – Не уходи!

– Не уйду.

Он смертельно напуган, и я не рискну вырываться из его захвата. Так и стою, обнимаю его и дрожащим голосом уговариваю прилечь. Вдруг его плечи опускаются, а голова падает мне на грудь. Я уж было думаю, что он меня отпустит, но тут он вцепляется в меня еще сильнее и снова пытается встать.

– Дай мне скрипку. Где она? Где скрипка? Дай.

– Перси, она у меня. – Подходит Фелисити, осторожно разжимает руки Перси и помогает ему лечь. – Постарайся успокоиться, все будет хорошо. Ты скоро поправишься. Тебе надо отдохнуть.

Аптекарь тем временем достает из шкафа на другом конце каюты чемодан с лекарствами и принимается рыться во всех отделениях. Внутри тихо звякают друг о друга многочисленные бутылочки.

Я здесь явно никому не нужен. Прокравшись к двери, я выхожу на палубу, навстречу прохладному ночному воздуху. В сумрачном небе горстями разбросаны чуть расплывчатые звезды. Сюда долетает музыка с ярмарки, а где-то совсем близко кто-то медленно перебирает струны мандолины, сплетая грустную мелодию. На берегу трещат сверчки. Я сажусь спиной к перилам, поднимаю лицо к небу и позволяю дрожи и усталости меня одолеть.

Оказывается, страх – вещь утомительная, и я, сам того не желая, засыпаю прямо на пустой палубе, откинув голову на перила.

9

Кажется, едва я закрыл глаза, меня расталкивает Фелисити. Восход растекается по горизонту разлитым вином, звезды отступают обратно в мир поэзии. Ночью кто-то накрыл меня одеялом. Колени, прижатые к груди, затекли и болят.

Фелисити, невзирая на безумный вечер, выглядит очень бодро. Ее глаза широко раскрыты и все подмечают. Она вынула из волос шпильки и заплела косу. Пока она меня будила, коса свесилась через плечо. А я вот почему-то чувствую себя лишь пустой оболочкой. Глаза за ночь подернулись коркой, по подбородку во сне протянулась ниточка слюны. Я стираю ее пальцем и понимаю, что неделю не брился и оброс щетиной.

– Как ты? – спрашивает Фелисити.

– Кто? Я? Да ничего. Перси как?

Сестра опускает взор на палубу, и мое сердце делает кульбит.

– Очень слаб, и у него все болит. Ему бы поспать, но он слишком беспокойный и все время просыпается. Он поправится, – добавляет Фелисити, видя мое потерянное лицо. – Просто сейчас ему нужен покой.

– Прости, я… я должен был быть рядом с ним. Должен был вам помочь.

– Ты устал. И мало чем бы помог. Паскаль сделал ему кровопускание и дал настойку полыни, посмотрим, поможет ли.

– Паскаль?

– Аптекарь. Которого ты привел.

– Он понял, что с Перси?

Фелисити опускается на корточки рядом со мной, положив руку на перила.

– Лучше сам с ним поговори.

– О чем поговорить? – переспрашиваю я, чувствуя, как страх карабкается по спине на шею и затягивается удавкой.

– Он хочет кое-что тебе рассказать. Пусть лучше сам.

– Понял. Ладно, пойду, наверно, поговорю с ним, – произношу я с таким видом, будто сам это придумал, и, опираясь на перила, встаю. Фелисити, ничего не отвечая, садится на мое место, а я спускаюсь на пару ступенек и оказываюсь в недрах баржи.

В каюте по-прежнему темно, но зажгли еще несколько светильников, и на стенах, повинуясь течению, танцуют тени. От этого мне кажется, что я выпил и потому все плывет перед глазами, но тепла и покоя, ради которых я обычно пью, нет. Пахнет ладаном и морем. На полу у кровати стоит чашка чая, идущий от нее пар гладит своими щупальцами плывущие в скудном свете пылинки.

Перси свернулся калачиком в углу кровати. На нем только мятые брюки и чистая рубашка. Полупрозрачная ткань льнет к мокрой от пота коже. Под глазом у него лиловеет синяк, похожий на пробоину в стекле, сгиб локтя перебинтован. На бинтах проступило пятнышко крови. Привычная косица Перси распущена, длинные спирали волос падают на лицо. Никогда не видел у Перси такого усталого и больного вида.

Я осторожно сажусь на противоположный край кровати, поджав под себя ногу. Перси открывает глаза.

– Доброе утро, – тихо говорю я. Перси не отвечает. Тишину нарушает