Руководство джентльмена по пороку и добродетели - Маккензи Ли

– Монти, – зовет из-за спины Перси.

Я будто не слышу. Я так уверен в своих словах и так рад наконец-то сказать что-то умное и полезное, что перебить меня непросто.

– Это герцог Бурбон, премьер-министр Франции. Я с ним в Версале беседовал.

– Монти, – повторяет Перси, подойдя вплотную, и трогает меня за локоть.

– Это из его покоев я стащил шкатулку.

– Монти!

– Что такое, Перс?

– Возьми, – и пытается вложить мне в руки свою скрипку.

– Зачем?

– Я сейчас, кажется, сознание потеряю. – И теряет.

Спасибо, что предупредил, но у меня не такая быстрая реакция. Когда он начинает заваливаться, я еще не успеваю ухватить скрипку и совсем выпускаю ее из рук, лишь бы успеть подхватить хотя бы самого Перси. Футляр летит на доски, один из замочков с лязгом раскрывается.

От тяжести Перси я оседаю на колени, и вот мы оба на земле. Я держу его за руки, он уронил голову мне на грудь. Мне казалось, что в обмороке люди становятся мягкими и безвольными, как тряпка, но все тело Перси вдруг твердеет. Он застывает, страшно выгнувшись, как гротескный памятник, и будто не дышит. Такое ощущение, словно его грудные мышцы давят на легкие слишком сильно и ему нечем дышать. Зубы скрежещут.

– Перси, – уложив на землю, я треплю его за плечо. – Перс, давай, просыпайся.

Зачем я с ним разговариваю? Но что еще-то делать? Перси выгибается дугой, вены на шее натягиваются – он как будто приходит в себя. Но потом его начинает трясти. Точнее, выгибать, страшно и с неведомой силой. Руки и ноги будто стремятся оторваться от тела, голова бьется о настил.

Не знаю, что делать. Никогда в жизни так не боялся, не ощущал себя настолько глупым и беспомощным. «Сделай что-нибудь!» – приказываю я себе: передо мной извивается на земле мой лучший друг, ему больно – но я в тупике. Не знаю, как ему помочь. Даже пошевелиться не могу.

Вдруг рядом опускается Фелисити.

– С дороги! – бросает она, и я, чуть встряхнувшись, повинуюсь и отползаю. Сестра садится на мое место, хватает Перси за камзол и поворачивает на бок, чтобы не расшибся о колышки шатров. – Перси, – шепчет она, наклонившись к его лицу, – Перси, ты меня слышишь?

Он не отвечает – даже если бы услышал, пожалуй, не смог бы. Фелисити кладет ему руку на плечо, удерживая от конвульсий, отпихивает подальше футляр со скрипкой и сидит неподвижно, крепко держа Перси.

– Что ты делаешь? – кричу я, обхватив ладонями лицо в театральном жесте ужаса. – Надо его спасать!

– Ты ему не поможешь, – отвечает сестра таким ровным тоном, что мой ужас вскипает с новой силой.

– Надо что-то делать!

– Через минуту все пройдет. Нужно переждать.

– Ты что, просто?..

Я надвигаюсь на нее, не зная толком, что буду делать, но Фелисити резко оборачивается и, пригвоздив меня взглядом к месту, шипит:

– Ты вряд ли понимаешь, что с ним. С дороги и не мешай.

Это невыносимо. Перси колотит и выгибает, Фелисити так спокойно на это смотрит, а я сижу на земле и чувствую себя совершенно беспомощным.

Кажется, это длится вечно, мы сидим здесь много дней и можем только смотреть, как Перси медленно и очень мучительно умирает, и ждать, когда все закончится. Он тяжело, хрипло дышит, его губы начинают отливать синевой. Фелисити еще немного подталкивает его в спину, и в уголках его рта начинает пениться смешанная с кровью слюна.

– Он скоро очнется, – тихо произносит Фелисити, держа руку у его затылка, чтобы его выгнутая шея не напоролась на железный колышек.

Перси в последний раз выгибается, поджав колени к груди, и его выворачивает. Фелисити крепко его держит, и Перси остается лежать на боку, постепенно расслабляясь. Глаз он не открывает.

«Перс, просыпайся, – мысленно умоляю я. – Давай, просыпайся, живи и будь здоров. Пожалуйста, живи».

– Его надо куда-то перенести, только недалеко, – говорит Фелисити, легким взмахом руки убирая волосы Перси, прилипшие к его запекшимся губам. То ли намек слишком тонкий, то ли я от страха последние мозги растерял – Фелисити раздраженно смотрит на меня и бросает: – Хотел помочь – давай, помогай, самое время.

Я кое-как поднимаюсь на ноги, так шатаясь, что едва не валюсь обратно, и, спотыкаясь, бреду между шатрами. Куда идти – непонятно: рядом только ярмарка, и наверняка где-то неподалеку рыщут в поисках нас разбойники.

Я опускаю голову: между досок настила видно узенькую полоску моря, и по ней как раз проплывает, сверкая капельками морской воды, апельсин.

Я бросаюсь бежать туда, где впервые увидел разбойников, расталкивая глазеющую на фейерверки толпу. Вот наконец я у стойки аптекаря. Он вышел из-под навеса и тоже смотрит в небо, но, завидев меня, отвлекается.

– Снова вы.

– С моим другом беда, – выпаливаю я.

– Жаль это слышать.

– Вы ему поможете?

– Каким образом?

– Вы же врач.

– Я аптекарь.

– Но вы… вы знаете… – Я запыхался и едва выговариваю по паре слов. Легкие как будто закупорили пробкой. – Прошу вас, помогите! Я даже не знаю, что с ним.

Аптекарь цепко осматривает меня с ног до головы без капли былого благодушия во взгляде.

– По-моему, от вас будут одни неприятности.

– У нас неприятности, а не от нас, – отвечаю я. – Мы путешественники, нам некуда идти, ему плохо… Прошу вас, помогите! У него случился какой-то припадок, его колотило, он до сих пор не пришел в себя, я даже не знаю, что с ним! Прошу вас, помогите!

На последней фразе я почти срываюсь на визг. Видимо, убедившись, что я говорю честно и правда в отчаянии, аптекарь берет меня за локоть.

– Ведите.

Честно, мне хочется его обнять.

Я едва не срываюсь на бег, но аптекарь, очевидно, предпочитает быструю ходьбу, и я иду с ним бок о бок, чтобы он не отстал. По пути, огибая уставившихся в небо горожан, он просит меня рассказать, что случилось. Я запинаюсь на каждом слове и, освежив в памяти произошедшее, снова схожу с ума от страха. Я так напуган, что едва вспоминаю дорогу. Шатры все одинаковые. Я уже почти уверяюсь, что заблудился, когда наконец вижу фигурку Фелисити, совсем черную на фоне ткани шатра.

– Сюда, – говорю я, ныряя между шатров. В небе взрывается очередной фейерверк.

Перси все еще не пришел в себя, но уже ворочается. Фелисити стоит на коленях, взяв одну его руку в свои, и что-то ему говорит, хотя он, конечно, не слышит. Изо рта по щеке у него льется тоненький ручеек слюны с кровью. Фелисити натягивает на палец рукав и принимается ее стирать. Заслышав наши шаги, она оборачивается и подозрительно смотрит на незнакомца.

– Он аптекарь, – объясняю я. – Он поможет.

Аптекарь молча опускается рядом с Перси (Фелисити без лишних слов двигается в сторону), обхватывает руками его лицо, рассматривает, проверяет пульс, приподнимает ему веки и заглядывает в рот. Потом, как и Фелисити, стирает пальцем кровь.

– У него кровь! – шепчу я, сам не